Четвёртый шанс

1. Незнакомцы

- Молодой человек, купите душу!

Я чуть не остановился от неожиданности. Вот уж чего не следует делать, когда посреди улицы предлагают что-нибудь купить, так это останавливаться. В этом районе приобретать даже что-то нужное, да ещё и у случайного прохожего, неразумно. Народец здесь живет всякий, и предложения можно услышать самые неожиданные. Позавчера, например, я видел на столбе объявление, гласившее: “Срочно продаётся дверь от благоустроенной квартиры”. Быстро прикинув, до чего надо было докатиться, чтобы продавать душу прохожим на улице, я прибавил шагу.

Продавец оказался настырным. Он догнал меня и пошёл рядом.

- Молодой человек...

- Отвали. Денег нет.

- Ах, это... - отозвался он. - Деньги мне не нужны, будьте покойны.

Голос его - молодой, без пропитой хрипотцы и нотки отчаяния - совсем не вязался с образом человека, предлагающего столь экзотический товар. Впрочем, откуда мне знать, как должен выглядеть типичный продавец душ? Покупатель - это да, сия личность давно детально описана классиками и современниками. Что же касается продавца... Я покосился на него, чтобы рассмотреть получше и оценить возможную угрозу.

Лет двадцать пять на вид. Интеллигентного вида, аристократически красивый брюнет с короткой, ухоженной стрижкой и аккуратными усиками и бородкой. Одет в хороший новый осенний плащ поверх рубашки и отутюженных брюк, на шее - элегантный, в тон, шёлковый шарф. Лицо приветливое, смотрит открыто и чуть насмешливо. Приличен до безобразия. И на психа, на первый взгляд, не похож.

Скучающий мажор в депрессии, решил я. Или голубой пикапер в поисках приключений. Мне на таких везёт, хоть я и совсем не по их части. В любом случае, мне не грозит ничего страшнее выслушивания какого-нибудь не очень оригинального бреда.

- Так продаёшь или деньги не нужны? Ты уж определись.

Я позволил себе ухмыльнуться и замедлил шаг. Всё-таки, любопытно, какую лапшу он начнёт вешать дальше. Экзотика, как ни крути.

Мой интерес был замечен и оценен:

- Знаю, звучит странно, но я готов всё объяснить! Только история у меня длинная. На улице, на ходу, неудобно. Вы не против, если мы присядем?

Он кивнул на приличного вида кафе-кондитерскую в полуквартале от нас и, заметив мою кислую гримасу, поспешно добавил:

- Я угощаю.

Почему бы и нет? Место людное, по темечку не отоварит, если вдруг что. Кофе с булочками опять же. Нет, лучше с круассанами. С горячими. То, что нужно невыспавшемуся человеку в эту холодину и слякоть. Ни слова не говоря, я направился к заведению, высматривая по пути столик поуютнее.

2. Хез

Только бдительный и осторожный человек может позволить себе быть любопытным. Я демонстративно проигнорировал столик, предложенный продавцом душ, равно как и другой, предложенный официантом, выбрав место в дальнем углу, откуда хорошо просматривался вход. Для того, чтобы усесться спиной к стене, столик пришлось отодвинуть.

Новый знакомый в ответ на эти манёвры лишь понимающе улыбнулся и кивнул. Официант же, уверенный в том, что ему придётся расставлять всё по местам после нашего ухода, принял заказ с подчёркнуто недовольной миной.

- Давай хоть познакомимся. Я Виталий, - соврал я, едва мы остались одни.

- Хезкиягу.

Он произнёс этот набор звуков как-то не по-русски, с заметным придыханием, отчего “г” получилось похожим на “х”, да и понять, с какого звука начинается сия тарабарщина было затруднительно. Не было таких букв в русском алфавите. До сих пор у него проблем с дикцией не было. Видимо, какой-то другой язык.

- Чего?

- Имя такое, из Ветхого Завета. Можешь звать меня просто Хез.

От имени веяло пылью веков и божьей карой не пойми за что. В самый раз имечко для продавца душ.

- Врёшь, поди.

- Вру, - согласился он. - Но ты первый начал.

- Я первый? Ну... да. Погоди! Ты что, про душу серьёзно?

- Абсолютно.

Псих. Или наркоман. Как определить, что человек под наркотиками? Зрачки, вроде, расширяются? Движения медленные? Определяют же как-то! Я попытался незаметно рассмотреть его зрачки. Получилось заметно и ничего особенного я в них не высмотрел. Зрачки как зрачки. Хез осмотр никак не прокомментировал, лишь чуть скривился, словно пытался сдержать улыбку.

- Существование души до сих пор не доказано, - авторитетно заявил я, чтобы хоть как-то прервать неловкое молчание. - На священные писания и бред астральных шарлатанов можешь не ссылаться. Они голословны.

- Надо же... - пробормотал он. - Вот на материалиста я ещё ни разу не попадал. Доказывать существование души...

- Даже не пытайся, - подхватил я, стараясь не слишком откровенно ликовать.

Тут Хез, похоже, немного обиделся. Голос его стал набирать силу и исполнился сарказма.

- Рациональный ты мой и здравомыслящий, - процедил он. - Считай для удобства, что души нет, а я сумасшедший. Предположи, что я буйный, у меня обострение и единственный способ от меня отделаться - это поддакивать и соглашаться. Это не так, но в это тебе будет легче поверить без особых доказательств.

- Тут полно народу. Если я позову на помощь...

- Валяй, - фыркнул он. - Выстави себя идиотом. Я к тебе пальцем не прикоснулся. Психиатрическое освидетельствование подтвердит, что я нормален. Думаешь, я расскажу им, что хотел продать душу? Ха-ха!

Влип. Хотя... Я молча встал и направился к выходу. Проходя мимо Хеза, я готов был в любой момент отразить удар или другую неприятность, которую он заготовил на случай отказа, но напрасно. Он всего лишь провожал меня задумчивым взглядом. Оказавшись спиной к нему, я осторожно оглянулся через плечо и прибавил шагу, чтобы поскорее увеличить расстояние. Между лопаток противно чесалось.

- Ты даже не желаешь знать, что я за неё хочу?

Вот ведь змей! Мне действительно было любопытно. В конце концов, я ж не Сатана какой-нибудь и вряд ли у меня есть то, что он попросит. Просто узнаю, с великим сожалением откажусь и уйду. Даже за стол садиться не стану. Пусть подавится моим круассаном!

Пришлось вернуться. Не кричать же ему об этом на весь зал. На нас и так уже смотрели. Я приметил пару многозначительных усмешек, а пожилой, но ещё крепкий мужик, принимавший у продавца торжественного вида картонную коробку с тортом внутри и бантиком снаружи, подумал, что содомиты совсем распустились и уже в общественные места ходят, чтобы публично устраивать друг другу сцены. Ему очень хотелось накинуться на нас с разъяснениями, но он боялся помять торт. Я не умею читать мыслей, разумеется. Просто некоторые люди очень громко думают.

- Ладно, что ты за неё хочешь? - спросил я вполголоса.

- Чтобы ты оставался в живых, пока эта душа находится у тебя. Не вечно, конечно. Но лет двадцать - достаточно.

- Ну-ну. А для себя чего хочешь?

Я ухмыльнулся, но он совершенно серьёзно ответил:

- Покоя. Мне достаточно знать, что она больше не мучается и живёт у хорошего человека.

- Живёт? А где она у меня жить будет?

- Считай, что нигде. Ты же считаешь, что её нет, верно? Получится, что я приобрету покой, а ты ничего не потеряешь. Ну, разве что двадцать лет ещё проживешь.

- Можно подумать, я их без твоей помощи не проживу.

Тут он, наконец, улыбнулся. На мой взгляд, совершенно некстати и весьма снисходительно.

- Дорогой Виталий, или как тебя там! Твоя тонкая душевная организация и склонность к суициду по надуманным поводам у тебя на лбу написаны. К психологу можно не ходить! - говорит, а сам, зараза, не на лоб - на запястье показывает, где шрамы остались. - Тут какая-никакая, но ответственность, в следующий раз дважды подумаешь, прежде, чем глупости творить.

- А вот это, - говорю, - не твое дело, Хез. Или как тебя там...

- Евгений, - улыбнулся он и погрустнел. - Правда. Не мое дело, конечно. Но правда и то, что я ей столько обеспечить не могу. Утром у доктора был, уже у третьего... Он сказал “лет пять”. Порадовал, стало быть... Остальные... меньше давали.

Он вдруг быстро заморгал и отвернулся. Мне немедленно всё стало ясно. И ещё - стало неловко. Оказывается, человек в утешении нуждается, у него дурные вести, крыша едет, и, с учетом обстоятельств, не удивительно, что едет. Получи я подобный приговор, ещё не такой цирк устроил бы. Насчет тонкой душевной организации Хез... то есть, Евгений... то есть, Женя всё правильно угадал. Я немедленно расчувствовался.

Оставалось немного вариантов - либо стоять столбом, либо ободряюще похлопать его по плечу и вернуться на прежнее место, чтобы сделать вид, что покупаю его несчастную душу и подарить безнадежно больному человеку хоть какую-то надежду. Я выбрал второе. Хлопать пришлось осторожно. Уже занося руку, я вдруг подумал, что стоит уточнить, не заразно ли это, хотя и не понятно, как спросить потактичнее.

На улице у входа в заведение громко сплюнули. Я обернулся на звук. Мужик с тортиком неодобрительно смотрел на меня через стекло. “Понял, да?” - подумал он громко, присовокупив к этой нехитрой мысли ещё несколько, позаковыристей. Я кивнул с самым невинным видом. Он мрачно отвернулся и пошёл не оглядываясь. На его удаляющейся спине было написано обещание ещё встретиться и показать.

- Хорошо, - сказал я, усаживаясь на прежнее место. - С ценой понятно. Просто прожить двадцать лет - получается, что я как бы даже и не плачу, поскольку и так собирался это сделать. А для тебя это просто огромное приобретение.

Он кивнул, стараясь не показывать облегчения.

- Предположим... Только предположим, что я соглашусь... - тут я позволил себе скептически улыбнуться. - Душу ещё даже не научились обнаруживать, а ты, получается, уже знаешь, как её передать кому-то другому. Как ты собираешься это сделать?

- Как-как - по старинке. Способ давно известен.

Он развернулся, снял аккуратно сложенный плащ со спинки стула и начал копаться в его недрах, стараясь не нарушить тщательно выверенных складок. Я наблюдал за его действиями с благоговейным ужасом человека, привыкшего носить первое, что выпало поутру из шкафа. Люди, с маниакальной тщательностью следящие за одеждой, всегда казались мне одержимыми, которые не убивают небрежно одетых прохожих вроде меня лишь потому, что боятся забрызгать свои нежно лелеемые шмотки.

- Вот, - сказал Евгений, протягивая мне картонный пенал, похожий на те, в которые некоторые уличные художники упаковывают свои скетчи. - Ознакомься.

Рука его заметно дрожала от волнения. Чем более заинтересованным я выглядел, тем сильнее он нервничал, очевидно, боясь, что сделка сорвётся. Я быстро сообразил, как открывается картонный цилиндр, извлек из него рулон плотной бумаги и осторожно развернул.

Текст был написан от руки неуклюжим почерком типичного представителя информационного века, привыкшего печатать и отвыкшего писать, но очень старающегося сделать всё красиво. Я пробежал документ по диагонали, не поверил своим глазам и начал вчитываться. Прочёл дважды.

Глухомань и средневековье. Сумерки духа под пятою мракобесия. Воображение живо нарисовало сырой подвал с цепями и жаровнями, тщедушного еретика на дыбе и немытых монахов в дерюге, конспектирующих вопли несчастного.

Думали ли они, что века спустя кто-то выкопает в неведомых исторических архивах их сочинение, слегка подправит и всерьёз возьмется совать на подпись первому встречному? Договор о продаже души. Вместо имени Сатаны оставлен приличных размеров пробел для имени покупателя, внизу - место для подписи. Названная Женей цена честно прописана, без всяких дополнительных условий и оговорок. Кроме необычности предложения, придраться не к чему.

- Имя, как ты понимаешь, придется указать настоящее, - осторожно подал голос Женя, заметив, что я взялся перечитывать договор в третий раз.

Я поднял на него глаза, собираясь напомнить, что ещё ничего не намерен подписывать, и подавился своим язвительным замечанием. Женя больше не был решителен и самоуверен. Он был бледен и жалок, очень старался не смотреть умоляюще, но ничего не мог с собой поделать. Безнадёжно больной, медленно умирающий человек, больше всего нуждающийся сейчас хотя бы в лживом утешении, которое мне ничего не будет стоить. Бредни дремучих инквизиторов - всего лишь бредни, сколько ни называй их договором. Души нет. А он - есть, ещё живой и уже очень несчастный человек, ради которого стоит довести эту дурацкую игру до конца.

- Ручка есть?

Женя взял пенал и вытряхнул из него две ручки - обычную шариковую и перьевую. Следом за ними выпала игла от медицинского шприца в пластиковой упаковке, которую он поспешно подхватил со стола и зажал в кулаке, покосившись на зал. Напрасно. На нас давно не смотрели. Посетители уткнулись в меню, кофе с пирожными и салаты, а официант игнорировал сочтя бесперспективными.

Я как мог аккуратно вписал в “договор” свое имя и протянул бумагу Жене. Он снова покосился на равнодушный зал, вытащил иглу из упаковки, быстро ткнул себя в указательный палец правой руки и схватился за перьевую ручку. Подпись кровью - надо же! Чистое Средневековье.

Он не спешил. Сидел, задумчиво переводя взгляд с капельки крови на пальце на ручку. Едва я успел подумать, что на такое варварство и мракобесие действительно надо сначала решиться, как он шёпотом чертыхнулся, снова вытащил иглу, измазав кровью упаковку, и проткнул себе левый указательный палец. Ну, конечно! Если ты правша, то правый указательный в качестве чернильницы неудобен.

- Скажи, если кто-то приблизится, - негромко попросил он. - Не хочу, чтобы видели.

Я кивнул, и он принялся аккуратно выводить подпись. Возился долго: сказывалось отсутствие навыка. Проколол палец ещё раз. Долго, стараясь делать это без шипения и присвиста, дул на подпись, помогая ей быстрее высохнуть. Наконец, осторожно тронув свой автограф и убедившись, что он не размажется, свернул бумагу, упаковал в пенал и протянул его мне.

- Благодарю тебя, Алексей, - торжественно сказал он. - От всей души благодарю.

- Думаю, ещё никогда эта фраза не была настолько уместной, - усмехнулся я, и он расхохотался вместе со мной. Лицо его в тот момент было совершенно счастливым.

Я протянул руку и взял у него пенал с договором. Разумеется, ничего особенного при этом не произошло.



Илл. Анастасия Тарасова

3. Леха и здравый смысл

В ту ночь я долго не мог уснуть, всё думал о договоре. Подписать-то я его подписал, но так до сих пор и не понял, с кем. Женя, определённо, был человеком, пусть и немного спятившим. Ничто не указывало на обратное. Узнать о нём побольше не получилось. По завершении сделки, он окончательно погрузился в апатию, словно она отняла у него последние силы. Приветливый и уверенный в себе поначалу, он заметно сдавал с каждой минутой, и пенал протягивал уже дрожащей рукой. На попытки продолжать разговор реагировал вяло. Посидев ещё немного для приличия, он пожаловался на самочувствие, попросил счёт, расплатился и, ещё раз поблагодарив на прощание, ушёл.

Я ворочался, всё пытаясь определиться, помог я ему на самом деле или, наоборот, навредил. Быть может, из-за того, что я ему подыграл, он окончательно спятил? Мои знания в области психиатрии ограничивались псевдонаучно-популярными статьями, из тех, что коллективное бессознательное распространяет в социальных сетях, сопровождая выводами столь дикими, что даже дилетант вроде меня хватался за голову в ужасе за будущее человечества. Придя к выводу, что ничего в этом не понимаю, я решил не забивать голову допущениями и обратился к здравому смыслу.

- Представь себя на его месте, - рассудительно молвил здравый смысл, со вздохом закатывая рукава и принимаясь раскладывать смешавшиеся мысли по полочкам. - Жить тебе осталось пять лет в лучшем случае. Карьера теряет смысл. Подвигов не хочется. Обязательства перед семьёй... Кольцо у него на пальце было? Нет. Видимо, нет таких обязательств. Друзья-родня и любовницы, если есть - от этих привязанностей лучше избавиться, чтобы людей и себя не мучать. Короче, полностью свободен. Душу пристроил в хорошие руки, телу терять уже нечего. Какие у нас тогда варианты?

- Самоубийство или во все тяжкие на дорожку!

Здравый смысл многозначительно умолк, довольный тем, как в очередной раз всё ловко расставил по местам.

Я вскочил с кровати, нашарил в темноте штаны и принялся спешно одеваться. Просунул ногу в одну штанину и долго пытался найти вторую. Она была на месте, но вход в неё отсутствовал. Я боролся со строптивой тряпкой, стараясь не терять отвоёванных позиций и потому всячески вертел её вокруг уже одетой ноги. Наконец, я взбесился и решил, что вход в штаны будет там, где я решу, попытался применить силу и в результате даже сумел пропихнуть ногу до середины голени, после чего запутался окончательно, выругался и плюхнулся задом на кровать. Ну и чёрт с ними, так пойду, решил я и начал шарить в поисках рубашки.

Шарить стреноженным было неудобно. На расстоянии вытянутой руки рубашки не нашлось, а попытка встать успехом не увенчалась. Я потихоньку начал остывать. Первый порыв прошёл, чем не преминул воспользоваться здравый смысл, всё это время снисходительно наблюдавший за моей суетой.

- Ты куда это на ночь глядя?

- Надо его найти!

- Зачем?

- Самоубийство же.

- Балда ты. Если он заранее всё так планировал, то уже управился. У него несколько часов на это было. Хочешь тащиться ночью через полгорода в этот отстойник, чтобы полюбоваться на труп? А ведь ты даже не знаешь, где его искать!

- Да, но...

- Если суицид, то он уже. Если во все тяжкие, то не мешай человеку. Спать иди лучше.

- Уснёшь тут... Раз ты такой умный, то может ещё и объяснишь мне, что не так со штанами?

- Свет включи, наконец, дятел.

Я включил. Здравый смысл великодушно промолчал. Вот за что его люблю - он никогда не опускается до саркастических замечаний когда оказывается прав.

Раздеваюсь я небрежно. Левая штанина оказалась вывернутой наизнанку, что в темноте и спешке было совершенно неочевидно. Пропихивая в нее ногу, я на четверть вывернул её обратно и так застрял. Выбравшись из вероломной тряпки, я мстительно запустил ею в самый дальний угол, мысленно пожелав ей быть обгаженной котом, уткнулся носом в подушку и уснул.

4. Хозяин

Снился мне, разумеется, Женя. Он сидел на подоконнике моей совершенно пустой спальни, уже не элегантный и прилизанный, а просто домашний. На нём была рваная футболка и застиранные семейные трусы. Лицо его было бледным и опухшим, с синими мешками под глазами, борода оказалась втрое длиннее, чем при первой встрече и в своей неопрятности напоминала мочалку. За окном светило солнце, других подробностей видно не было.

- Здравствуй, хозяин.

- Хозяин?

- Купил - значит хозяин, - отрезал он. - А ты думал, всё понарошку? Ну, конечно, ты так и думал! Что ж, вынужден тебя разочаровать. Или поздравить. Это уж как смотреть на вопрос...

Влип. Вот теперь действительно влип. Что я с ним теперь буду делать? Я так его и спросил.

- Да ничего не надо со мной делать, Живи как жил. Сил я из тебя не высасываю, вмешиваться ни во что не собираюсь. Даже могу не разговаривать и не сниться, если хочешь.

Ну, если так, то, пожалуй, и впрямь не из-за чего волноваться. Конечно, нельзя будет жить как ни в чём не бывало, зная, что владеешь чьей-то душой, но к этому наверняка можно привыкнуть, как привыкают к новому шраму или серьге в носу. Сам я серег не носил, но по рассказам людей, этим делом увлекающихся, знаю. В Африке, вон, местные жители блюдца в нижней губе носят, и по фотографиям не скажешь, будто они от этого испытывают какой-то дискомфорт. А тут подумаешь - вторая душа, которая ещё и обещает вести себя прилично.

Опять же, в отличие от блюдца в губе, будет с кем поговорить. Из здравого смысла собеседник так себе, он подает голос только когда меня надо повоспитывать.

- Зачем сразу “не разговаривать”? Ты человек в общении приятный и не дурак. Будет интересно. Болтай. Только не мешай во время работы и...

- За личную жизнь не беспокойся. Отключаться буду наглухо.

- А... - замялся я. - Ну, спасибо. Привыкать, конечно придётся.

Мы помолчали. Женя поёрзал на подоконнике и выразительно посмотрел на угол, где в реальном мире стояло кресло.

- Ты позволишь поставить тут немного мебели? Я не могу без твоего согласия.

- Ставь.

Я был заинтригован. Откуда он её возьмет? Точнее, взял. Одно кресло немедленно материализовалось в углу. Другое ткнулось мне под коленки. Вдоль стены появилась кровать, рядом с ней - тумбочка с ночной лампой и стопкой книг. На окнах появились шторы, на полу - пушистый коврик. Свет в окне погас, сменившись ночной тьмой, лампа на тумбочке включилась. Стало уютно.

- Женя, - спросил я усаживаясь в кресло. - а что сейчас с твоим телом происходит?

Он пожал плечами:

- Не знаю. Ходит где-то. Живёт.

- Я боялся, что ты... что оно самоубийство совершит.

Женя хихикнул и покачал головой.

- Вот это вряд ли. Ему сейчас без меня хорошо. Гудит, поди, на радостях. С неделю в сознание не придёт.

Это было очень странное ощущение - мира, вставшего с ног на голову. Совсем недавно я считал, что тело без души - это нормально. Души как бы не было, за всё в ответе был мозг с его памятью и воображением, гормоны всяческие. А теперь-то... Если душа есть и она определяет личность, то тело без души - теперь это стало ненормальным. Вот оно ходит теперь - опустевший набор из костей и плоти, управляемый мозгом и обуреваемый гормонами - и что-то ведь там где-то делает. Вытворяет!

Как это вообще можно уложить в голове и понять, что осталось? Получалось какое-то уравнение. Человек минус душа равно... Чему равно? Я посмотрел на Женю, и мне стало жутко. Если убрать то, что из себя представляет Женя, то выходит... Ой-ёй-ёй что выходит. Зомби какой-то. Тело может разговаривать и передвигаться. Счёт оплачивать может. А кроме этого?

Женя, с интересом наблюдавший за мной, наконец, подал голос:

- Да ты не переживай, хозяин. Всё с ним будет в порядке.

Мне стало противно. Я чувствовал себя гадким рабовладельцем и угнетателем. Сразу захотелось дать ему свободу. Я ведь даже в компьютерных играх всегда всех освобождаю, а уж если в какой-то книге владелец верного раба, исполненного лучших душевных качеств, не спешил даровать ему свободу, я просто с ума сходил от ненависти к вымышленному угнетателю. Слово мне не нравилось.

- Ты можешь перестать называть меня хозяином? Имя ведь знаешь!

- Могу. Но лучше не надо, - серьёзно ответил он. - Я должен помнить, что ты здесь хозяин.

- А то что? - насторожился я.

- А то во всё вмешиваться начну, жизни учить, командовать тобой начну. Есть много вещей, в которых я лучше тебя разбираюсь. Тут только начни - не заметим, как увлекусь и растопырюсь во всю ширь и назад в рамки ты меня уже вряд ли загонишь. Тесно нам с тобой станет вместе - хоть вой.

- Ладно... - рассеянно сказал я. - Посмотрим.

Я решил хорошенько обдумать его слова напару со здравым смыслом, когда тот придет в себя. После сегодняшнего он вряд ли остался настолько же здравым, как прежде.

- Поживём - увидим. Доброй ночи, хозяин.

- И тебе.

5. Те же и яичница с колбасой

Кот не подвёл. Штаны поутру встретили аммиачной вонью, которую я учуял лишь подняв их с пола и ощутив, что пальцам мокро. Шипя проклятия и брезгливо тряся в воздухе осквернённой рукой, я кинулся в ванную.

Кран кашлянул в подставленные ладони скопившейся за ночь ледяной ржавчиной, но тут же, словно спохватившись, с виноватым урчанием выдал ровную струю прозрачной воды. Я посмотрелся в забрызганное зеркало и не обнаружил в нем ничего, что могло бы меня обрадовать.

- А тебе бы пошла борода, хозяин.

Голос Жени звучал не в голове, а откуда-то со стороны правого плеча. Я машинально оглянулся, потом снова посмотрел в зеркало. Опухшая небритая рожа с мешками под глазами - это явно я. Больше никого. Пожалуй, даже странно было бы, объявись Женя во плоти. Или нет? Не думаю, что после такой ночи меня можно чем-то удивить. Звучит - и пусть звучит, ладно. Человек, купивший душу, не должен удивляться тому, что ещё вчера считал сверхъестественным.

- Такая, знаешь, сантиметров двадцать-двадцать пять, - продолжал Женя.

Ничего подобного! С такой бородой и без мускулатуры я стану похож на пассивного дровосека. В памяти живо всплыл характерный типаж, виденный накануне - тонконогий, с жирной задницей и нелепым брюшком, торчащим из-под модно расстегнутой клетчатой рубахи. Я не хотел иметь ничего общего с этими гротескными существами.

- Так подкачайся.

Я вздрогнул. Он читает мои мысли!

- Не все. Только когда ты откликаешься на мои слова.

И то хорошо. Я не всеми мыслями готов делиться. Что до стиля, то женин стиль мне нравился больше.

- Это привычка, которую вырабатывают годами. Не для твоего темперамента.

Я вспомнил, как он возился с плащом и пришел к выводу, что не готов к такому самоистязанию. Это как с восточными единоборствами - хочется уметь вот так красиво, но десять лет тренироваться по часу в день - так ну его, есть дела поважнее.

Мы хранили молчание до самого холодильника, и лишь взявшись за замызганную ручку с потрескавшимися от времени пластиковыми вставками, я почувствовал, как внутри что-то сжалось от отвращения. Женины чувства можно было понять. Я этого холодильника чистым никогда не видел. Так и получил его при переезде, с облупившейся эмалью и забрызганной разноцветной едой дверцей. Одно время очень хотелось заклеить все это безобразие рекламными магнитиками всяких магазинов, но мне быстро надоело.

Полупустые полки напоминали рыбьи скелеты, погребённые под объедками неудавшихся кулинарных экспериментов. В очередной раз подумав, что неплохо было бы разобраться и повыкидывать откровенно несъедобное, я достал из ячейки в дверце пару яиц, кусок колбасы и ещё бодрую половинку томата.

- Хозяин, стесняюсь спросить, но мне лучше знать заранее. Про какие интимные моменты ты говорил? У тебя явно нет женщины.

А не твое дело, подумал я. Мало ли какое дело не терпит свидетелей. Что, всё перечислять?

- Понял. Буду отключаться при малейшем подозрении. И сам говори, не стесняйся.

Хороший вопрос - когда ему отключаться, думал я, отмывая сковородку от вчерашнего ужина. Когда я только что проснулся, любой комментарий может вывести меня из себя. Борода эта. Холодильник. А про женщину - это было особенно обидно, ибо давно было чистой правдой, и этот факт меня удручал.

- Я не специально. А хочешь - помогу найти. Должна же быть от меня хоть какая-то польза.

Тут я обиделся. Можно подумать, сам не найду, если захочу. Эта мысль воскресила воспоминания о двух-трёх последних находках. Они были таковы, что Женя, с которым я невольно поделился этими образами, охнул и надолго замолк. Видимо, собирался с мыслями, чтобы должным образом посочувствовать.

- Слушай, хозяин... Но по ним же с самого начала было видно, что они ненормальные. Тебе никто не говорил, что надо доверять инстинкту самосохранения? Вокруг полно женщин, которые не станут красть у тебя деньги и продавать твою мебель барахольщикам. Я уж не говорю про наркотики. Что значит “рылом не вышел для нормальных”? Очень даже вышел. И уж поверь, у средней женщины с самооценкой ещё хуже, чем у тебя. Они сами про себя так думают. Даже когда ты потерял голову от счастья в их объятиях... Зря ты так мелко колбасу шинкуешь. Сгорит.

Ну, начинается. Сейчас он ещё начнет рассказывать о вреде полуфабрикатов.

- Зачем, если ты и сам знаешь? Не понимаю только, что заставляет тебя продолжать этим питаться?

Блин, надо было перед покупкой уточнить, не придерживается ли он какого-нибудь пищевого культа. Кусок медового торта, который он тогда заказал к кофе, усыпил мою бдительность.

Женя в ответ лишь хихикнул, но я уже завелся. Как же меня бесит, когда лезут в тарелку! На работе приходится отдельно обедать. Все на диетах или хотят на диету и всякий раз обсуждают еду друг друга с таким видом, будто в жизни не находили своим мозгам лучшего применения. Тревожный признак, скажу я вам.

Кулинарные предпочтения в наше время всё больше напоминают религии, вот только практиковать религию ныне считается не очень прогрессивным, а заморачиваться с едой - как раз наоборот.

Но велика ли между ними разница?

Священные писания про еду есть, с заповедями и поучениями.

Толкования к ним - в изобилии.

Пророки - сколько угодно.

Святые угодники - сонмы, как полагается. Причём, большинство ещё живы и вещают.

Проповеди и религиозные диспуты? Полный интернет.

Бытовая демонология тоже хорошо проработана. Чеснок вызывает агрессию. Вода чтоб только минеральная. Сахар вреден. Салаты - для лошадей. Овсянка - кал. Чипсы вредны. В суши сырая рыба. От жирного жиреют.

Сектантский сленг? Сколько угодно. Еду называют углеводами и белками. Овощи и фрукты - источниками витамина А, В или С, либо сорняками. Мясо - мертвечиной.

Храмы? Не у каждой секты, но есть. Я про рестораны и пабы, разумеется.

Священная еда? А как же без неё? Пиво. Органика. Чай. Салат. Шашлык. Как-то видел сайт любителей тэмпура. Там была обширная статья-введение, в которой ни разу не написали просто "тэмпура". Всегда и непременно это был "нежный тэмпура", никак иначе.

Атеисты, еретики, сектанты, юродивые и раскольники - полный комплект.

Достаточно?

Похоже, после того, как религию раскритиковали в пух и прах, весь нерастраченный пыл был перенаправлен на еду. Неужели действительно существует некая базовая потребность в жизни праведной, которая активизируется, если попадётся достаточно убедительный свод правил, соответствующий душевным чаяниям?

Знаешь, чего религиям и диетам не хватает для полноты сходства? Всего одной детали - священных войн. Соевых походов и мясных джихадов не хватает. Пельменных войн и противостояний Цветной и Белой Капусты.

Мне нравится думать, что таких войн не будет, но слишком уж много тут стало фанатизма. Всякое может быть. Религиям тысячи лет, а обожествление еды - вещь сравнительно новая и ещё развивающаяся. Что будет, когда на смену государственным религиям придут государственные диеты? Как скоро полковой диетолог будет причащать праведных воинов зелёным горошком, благословляя на бой с проклятыми фасолеедами?

Ты как хочешь, а я решил не удивляться, если вдруг что-нибудь этакое грянет. И знаешь, что я тогда сделаю? Отыщу секту, божество которой устраивает всемирные потопы по заявкам праведников, пробьюсь в самые главные сверхправедники и выклянчу воды по самый Эверест и ещё чуть-чуть сверху. Такого человечества уж точно не будет жалко. И воду, опять же, можно всем, так что сгинут не во грехе.

Пусть лучше дельфины правят миром, раз люди за два миллиона лет эволюции не поумнели.

И вообще, хватит наглеть. То бороду тебе подавай, то спортом займись, то колбаса тебе не угодила. Заткнись и не лезь ко мне больше. Ещё не хватало, чтобы всякие ментальные паразиты учили меня жизни!

6. В поход за счастьем

Вымакивая желток с тарелки хлебной коркой, я напряженно думал о том, как быть дальше. Здравый смысл был болен. Он лишь слабо простонал, что мои бледный вид, вялость и раздражительность суть типичные симптомы хронического недосыпания и к двоедушию отношения не имеют, после чего взмолился о пощаде, каковую великодушно получил. Насильно мил не будешь. Что ж, можно пока пожить и без здравого смысла. Я пустил мысли на самотек.

Предложение помочь с поисками подруги мне нравилось. Главное - следить, чтобы он лез с советами в нужный момент, а в ненужный - наоборот, не лез. Вреда, если подумать, от него действительно никакого, а вот пользу можно было бы попробовать извлечь. Это же целая душа, прожившая четверть века, она наверняка ещё что-то умеет, кроме как следить за внешностью и соблазнять девиц. Пока не похоже на то, что мы подружимся, как бы он передо мной ни стелился, но поживем - увидим.

Ощущение присутствия ещё одного человека пропало, едва я приказал Жене заткнуться. С тех пор он себя никак не проявлял. Правда, я дважды позвал его, дабы убедиться, что мне не померещилось. Он честно отзывался: “Я здесь, хозяин!” и снова исчезал. Мне хотелось поболтать, но я всё ещё дулся.

Убедив себя, что работать в таком состоянии всё равно не смогу, я позвонил шефу и сказался больным. Шеф скрипел: план горел, рабочих рук, как всегда, не хватало. Ему очень хотелось видеть меня в офисе, но он прекрасно понимал, что уговоры не помогут. Участковый врач у меня удобный, на слово верит и справку даст без вопросов. Даже язык показать не попросит. Что он, языков, что ли, не видел?

Шеф с надеждой спросил, буду ли я на работе завтра, и, получив заверения, что скорее всего да, отключился. Дел там и впрямь было невпроворот. Мы переезжали на новые сервера, начались летние продажи, а следить за сайтами было некому.

- Терпи шеф, директором будешь, - шепотом пожелал я и стал смотреть в потолок, размышляя над тем, как привести мысли в порядок, как теперь жить, а главное - чем занять себя в этот выходной.

Планов, конечно, скопилось много - недоделанных дел, идей и проектов, но точно так же, как меня не стоило подпускать к чему бы то ни было серьезному на работе, и в личных интересах чего-либо глобального предпринимать тоже не следовало.

- Душа не на месте. Вот как это называется.

Не знаю, зачем я произнес это вслух. Видимо, хотел поделиться мыслью с кем-то. С Женей, например. Но тот послушно молчал.

- Женя.

- Да, хозяин.

- Блин, это невыносимо! Называй меня по имени... Я приказываю!

- Слушаюсь. Но я тебя предупреждал...

- И оставь этот подобострастный тон. Меня с него тянет на блёв. Скажи лучше вот что. Ты как-то хотел помочь мне с поисками подруги.

- А ты готов?

- Да.

- Тогда в душ. Потом в парикмахерскую. И в магазин за новыми штанами.

Но ведь эти ещё достаточно новые. А что до котовых художеств, так их можно отстирать

- Вот и прихвати их тогда с собой. Сравнишь с точно такими же новыми и почувствуешь разницу. В этих ты можешь подцепить только какую-нибудь самку панка.

Начинается. В кино после такого всё принимается быстро вертеться, героя показывают в парикмахерской, у маникюрши, у стилиста, а потом идёт нарезка в каком-нибудь магазине с модными тряпками, которые он быстро меняет и кривится, рассматривая себя в зеркало до тех пор, пока не оказывается в чём-то, что он и его друзья радостно одобряют. После этого они едут вершить подвиги или развлекаться, оставляя зрителя недоумевать, чем же вот этот набор тряпок так отличается от предыдущих, не менее идиотски выглядящих. Думаю, это какой-то специальный кинематографический приём и у него даже есть название.

Так вот, со мной ничего подобного не случилось. Я помылся, побрился, забежал в парикмахерскую, купил новые штаны, ботинки и пару рубашек. Монтажера, который втиснул бы все это в полминуты экранного времени, рядом не оказалось, поэтому в четыре часа дня я, уже изрядно уставший, обедал в какой-то забегаловке, стилизованной под китайскую. Курица по-сычуаньски и чай. Еда мне не нравилась, равно как и то, что половина выходного уже прошла, но ни отдохнуть, ни привести мысли в порядок, ни хотя бы обзавестись подругой я так и не сумел.

Женя, внимавший этому заунывному внутреннему монологу, наконец, не выдержал:

- Леха, но в магазине штанов была очень красивая продавщица.

Это точно.

- Она тебе нравилась, а ты ей даже слова не сказал.

Я вспомнил её. Блондинка с серыми глазами, стройная и обманчиво хрупкая на вид. Что такой кукле понадобилось в обычном магазине с обычными мужскими штанами? Ей бы больше подошёл бутик, причем в качестве не продавщицы, а покупательницы. Эта фея задрипанных джинсов была слишком красива и слишком хороша для человека, бреющегося раз в неделю.

- Слишком хороша? Не морочь себе голову! Чтобы ты ни придумал, она откажет тебе по какой-то другой причине.

Да какая разница, по какой? Результат в любом случае будет одинаковым.

- С чего ты взял? Это она тебе сказала?

Нет, конечно. Я же с ней парой слов не обмолвился. Стеснялся.

- Вот что я тебе скажу, Леха. Если ты так уверен, что тебя все равно отошьют, то терять тебе нечего. Иди и попытайся. Хуже не будет.

А лучше?

- Лучше может быть вполне. Да пойми же ты, красивым женщинам не чуждо ничто человеческое. Они так же как и все не любят одиночества.

С чего он взял, что она одинока? С такими-то внешними данными! Да за ней толпы поклонников должны увиваться.

- Ты ж не в поклонники метишь. Продолжать увиваться после отказа тебя никто не заставляет. И ещё. Не забывай про одну маленькую деталь. Красивые женщины многими воспринимаются как показатель статуса. Вокруг неё увиваются не столько поклонники, сколько желающие сделать из неё побрякушку, вроде бриллиантовой запонки или личного шофера.

Замечательно. Мне придется конкурировать с бандитами и мажорами! Очень вдохновляет.

- Болван! Не все женщины готовы играть такую роль. Кое-кому нужна любовь или что-нибудь подобное, искреннее, от души. Да, черт тебя возьми! Хватит мямлить! Продавала бы она штаны, если бы была готова стать чьей-то побрякушкой?

- Придержи-ка язык, - забывшись буркнул я вслух.

К счастью никто вокруг не обратил на меня внимания.

- Извини. Меня взбесила твоя нерешительность.

Я обиделся на него и велел заткнуться. Потом допил чай, подумал ещё немного и пришел к выводу, что нечто разумное в его словах есть. Как-то слишком логично для человеческих отношений, но все равно. В чем он наверняка прав - так это в том, что от попытки хуже не станет.

Я забежал в туалет в надежде найти там зеркало и оценить внешний вид. Зеркало, к сожалению, нашлось, и увиденное едва не стоило мне остатков решимости. И вот это недоразумение сейчас пойдет соблазнять прекрасную богиню штанов? Тут я вспомнил про Женю и решил не отступать хотя бы ради того, чтобы утереть нос этому наглому хлыщу. Кое-как восстановив прическу, я направился обратно в магазин, стараясь не думать о том, что не умею завязывать и вести беседу с незнакомками. Да, не умею, но надо же на ком-то тренироваться. Поэтому я иду тренироваться. Вот!

Женя молчал. Мне почему-то казалось, что он наблюдает за мной со снисходительной улыбкой.

7. Фея задрипанных джинсов

- Девушка, у меня тут проблема. Я купил у вас джинсы, и там... Извините, как вас зовут?

- Оля.

Слово “проблема” ей не понравилось. Она посмотрела на меня настолько неприветливо, насколько позволяла должность. Заученная полуулыбка и лёд на дне серых глаз.

- А меня Алексей. Вот, взгляните...

Я расстегнул ремень и несколько верхних пуговиц и зашарил вдоль внутреннего шва на уровне пояса.

- Тут что-то царапается...

При взгляде на неё стало ясно: всё пропало. Она выглядела несколько ошарашенной таким представлением, но ещё не определилась с реакцией. Похоже, сейчас она возмутится и отпустит этакое замечание, на которое обернётся весь магазин и я стану посмешищем.

- ... думаю, какая-то нашивка, - по инерции пролепетал я и обмер, чувствуя, как уши начинают гореть.

Самое обидное, что там действительно что-то царапалось, и по дороге в магазин это нечто казалось отличным поводом, чтобы завязать разговор. Устраивать публичный стриптиз из этого, конечно, не стоило.

Похоже, Оля поняла причину замешательства и милостиво пришла на помощь:

- Дайте я взгляну.

Она провела пальцами вдоль внутреннего шва, сказала “Ага!” и дернула за мою новую рубашку, что-то в ней с треском порвав.

- Вот, - провозгласил надо мной ангел небесный, протягивая оторванный от рубашки картонный ценник. - Забыли снять.

Слова с большим трудом доходили до меня, всё ещё пребывавшего в мире блаженства. Мир этот был мал и равнялся по площади отпечаткам четырёх подушечек пальцев, таких тёплых, нежных и сильных, осчастлививших меня случайным прикосновением к спине во время поисков треклятого ценника. Чувствуя, что краснею и окончательно теряю дар речи, я стоял с картонным прямоугольником в одной руке, расстегнутыми штанами в другой и глупой улыбкой на лице. На большее я сейчас не был способен. Мне надо было как-то пережить то, что мой мир только что стал больше в полтора раза: передавая добычу, она коснулась моих пальцев. Всё. Я бревно. Счастливое, бессловесное и безнадёжное.

Женя, выручай. Я знаю, ты умеешь. Делай что хочешь, но не упусти её.

И он не упустил.

8. Геометрия любви

В любовных треугольниках всё просто. Представляешь участников в виде вершин. Каждая вершина к кому-то поближе, от кого-то подальше. Соединяешь их мысленно линиями, расстояния прикидываешь - и сразу видно, кто в проигрыше. Тот, кому до остальных дольше всего тянуться.

Геометрия изучает в первую очередь красивые и исполненные гармонии треугольники. Равнобедренный с острой вершиной - очень удобный вариант, там достаточно беглого взгляда, чтобы понять, кому следует откланяться и уйти. Или прямоугольный, где часто без линейки понятно, чей катет длиннее. Равносторонний и вовсе фантастика - все всех любят одинаково. Так тоже бывает. С остальными чуть сложнее, но и там давно всё изучено. Целый раздел про это есть. Так и называется - решение треугольников. Взял линейку и транспортир, измерил, прикинул - и тычешь в отвергнутую вершину: вы, да вот вы, подите прочь и не усложняйте отношений.

Но то геометрия, теория. Природа же симметрии не терпит. Настоящие любовные треугольники гармонии лишены начисто. Особенно такие, как наш. Кланяться я могу сколько угодно, но выйти из себя в буквальном смысле этого слова не могу. Можно бесноваться и напоминать, кто в теле хозяин, но отрицать очевидное - глупо. Они влюбились друг в друга по уши, и Оля, не зная о моем двоедушии, прекрасно различала нас с Женей. Я ей не нравился настолько, что во время встреч с ней приходилось полностью уходить на второй план, предоставляя Жене свободу действий.Это выглядело как очень глубокий сон, перемежающийся случайными обрывками любовных сцен.

Женя, надо отдать ему должное, принимал всё с огромной благодарностью и старался, чтобы это как можно меньше меня расстраивало. Он следил, чтобы встречи не были слишком частыми, никогда не упоминал о ней, тщательно уничтожал все следы её пребывания и как мог старался загладить свою невольную вину, но всё это мало помогало.

Он хотел быть как можно незаметнее и полезнее. Брал на себя управление телом во время всяких нудных занятий, вроде совещаний или спортзала, в который я всё-таки записался. Мышцы крепли, стан становился все спортивнее, начальство рассыпалось в комплиментах и грозило повышением, но мне от этого было не легче.

Мерзкая ситуация. Нелепая. Неразрешимая.

Они без ума друг от друга, жаждут быть вместе, но вынуждены довольствоваться жалкой парой часов в неделю. Она ведь даже ночевать не может остаться. Уж не знаю, как он ей это объяснял, но уверен, что это стоило немалых душевных сил и без вранья не обошлось. Лгать любимому человеку - что может быть гнуснее! Он не жаловался, зная, каково мне приходится.

Я-то всего лишь хотел найти себе женщину, поначалу даже без каких-либо серьезных планов. Нашёл, влюбился, но теперь не могу с ней встречаться и вынужден предоставлять свое тело, фактически, сопернику, чтобы он мог любить её. Мне было не привыкать к тому, что женщина выбирает другого. Рано или поздно я сумею выкинуть её из головы, как уже делал ранее, но найти другую - нет. Это будет невозможно скрыть, и у Оли непременно появится масса неприятных вопросов. Она уже сейчас наверняка задумывается о том, почему их свидания всегда так коротки и почему нельзя остаться на ночь.

Поддерживать статус-кво тоже не получится. Женя не сможет выкручиваться вечно. Рано или поздно вопрос будет поставлен ребром. Они желают проводить вместе ещё больше времени. Этак, глядишь, и до семьи дело дойдет. Что прикажете делать? Я и так по несколько раз на дню передаю ему бразды правления, когда она звонит по телефону.

Если задуматься, я Олю практически не знаю. После первых нескольких встреч, когда всё стало очевидно, после болезненного выяснения отношений с Женей и очередного приказа заткнуться, после неудачной попытки развить отношения, мне пришлось смириться с неизбежным и уйти на второй план. Отношения он как-то спас, но мне лучше было ей больше не показываться. Выкинуть её из головы я смогу. А из жизни - нет.

- Может, правду ей скажем? - нарушил молчание Женя, превращая внутренний монолог во внутренний диалог.

И что это изменит? Пусть даже она поверит. Что сделает любой разумный человек, услышав такую новость?

- Найдет хорошего психиатра. В лучшем случае.

И попросит дядю доктора, чтобы он вылечил меня от меня.

- Не думаю, что это возможно. Мы оба настоящие.

В таком случае, у нас три варианта - провести остаток дней в психушке, получить пожизненный курс каких-нибудь забористых лекарств или симулировать исцеление, отдав тело под полное управление одного из нас. Третий - самый лучший, но он возвращает нас в исходную ситуацию. Если только...

- Понимаю. Хорошо, Леха. Спасибо за всё время с ней, которое ты подарил. Я поговорю с ней и...

- Не надо!

Я схватился за голову и с воем уткнулся лицом в подушку. Тело, конечно, моё. Я хозяин и мне решать, как оно будет жить, но жалко же их, чёрт побери. И себя жалко. Как ни поверни - пострадают все трое.

Будь проклят день, когда мы встретились и моё дурацкое любопытство! Ведь жил бы себе как раньше. Дом-работа-дом-пивко с ребятами в выходные. В интернет бы тупил и в телевизор. В кино бы кого-нибудь водил, в отпуск бы летал ненадолго куда-нибудь на деньги, которых не имею. Может и спортом бы каким занялся или сделал что-нибудь общечеловечески полезное. Что мне стоило тогда просто пройти мимо, сделав его проблемой кого-то другого?

- Пожалел ты меня, Леха, - сказал Женя. - Ты доброе дело хотел сделать и за то тебе буду благодарен до конца жизни. И мне теперь... стыдно.

Ему-то чего стыдиться? Сердцу не прикажешь, особенно если физически оно не твоё. Любовь - это же какие-то там гормоны-феромоны, процессы физические и химические в мозгу. И раз уж тело одно на двоих, то и накрыло нас обоих. Человек минус тело равно душа. Чёрт его знает, где заканчивается одно и начинается другое, но вот, извольте, одно влюбленное тело, которое всегда одинаковое, а влюбленные души в нём - разные, есть из чего выбрать. Могу ли я винить её за выбор?

- Нет, не за это... Точнее, не только за это. Я... Прости, я был не до конца честен когда продавал душу.

- Что? Это как? - от удивления я заговорил вслух, чего со мной давно уже не случалось.

- Моё тело было полностью здорово.

- Так за каким хреном тогда тебе это понадобилось?

- Прости...

- Хватит извиняться. Рассказывай!

- Хорошо. Делай потом что хочешь. Только выслушай до конца.

9. Как правильно спасать гениев

Ты хоть раз в жизни восхищался чьим-то талантом по настоящему? Не просто ходил на концерты или выставки, не просто добавлял в любимый плейлист, чтобы слушать как фон во время работы или прогулки, а жил этими звуками, ждал, когда гений сотворит ещё что-нибудь и блаженствовал от предвкушения, зная, что каждое новое его творение прекраснее предыдущих? Знаешь это ощущение - когда весь остальной мир перестает существовать до момента, пока не утихнет последняя нота?

У меня был такой кумир. Игорь Вадимович Китов. Забавное имя, конечно, совсем не сценическое. Публике он известен под именем Страйк. Ну и что, что любишь другую музыку. Помнишь же? Ну, вот.

Я всегда хотел играть на гитаре. Учился специально. Зайди в любую музыкальную школу, загляни в глаза ученикам - и сразу поймешь, кого родители волевым решением туда определили, а кто сам попросился. Я из третьих, из тех, кто хотел, но родители не пустили. Я напросился вольным слушателем, а родителям врал, что гуляю. Дома тренировался. И важнее этого ничего для меня не было.

Я освоил гитару и флейту. Гитару - потому, что это нравилось мне, а флейту - потому, что директор, преподававший часть предметов, питал к ней мало кем разделяемую слабость, и я был единственным в потоке, кто всерьез ею занимался. Не удивлюсь, если только из-за этого меня и взяли. Получалось у меня просто отлично. Настолько хорошо, что всего через год родители, услышав, как я играю, сдались и сами меня в музыкальную школу отвели. Гордились очень: талант, самородок. Директор в ответ только кивал и улыбался.

Казалось бы, сбылась мечта - живи и радуйся. Но я же обычным человеком был. А что делает обычный человек, достигнув желаемого? Конечно же, начинает желать большего. Пусть не сразу, и даже не на следующий день, но уж послезавтра-то наверняка спохватится, почувствует эту неведомую пустоту не пойми где и замечется, не зная, хвататься ли ему за голову или за сердце. Вот же, было что-то совсем недавно. Хотелось до умопомрачения - и вдруг не стало. Нечем теперь жить, а, стало быть, и незачем. Надо срочно эту пустоту заполнить.

И попытался я утолить эту жажду другой жаждой. Захотелось сочинить что-нибудь этакое, чтоб на века. Чтоб зажило своей жизнью, вплетаясь в чужие мысли. Есть же такие мелодии - слышишь их краем уха и сразу они в голове твоей звучать начинают. Ты можешь годами не знать, как они называются, пытаться напеть знакомому музыканту, чтобы он подсказал, полжизни мечтать услышать от начала и до конца, чтобы умереть счастливым. Это и стало моей новой жаждой.

Увы, второго чуда мне судьба не подарила, поскупилась. Играл я всё лучше, да только чужие вещи, а своей собственной, даже не гениальной, а самой простенькой так сочинить и не смог. Часами импровизировал, ночей не спал - ни в какую. Видимо, мутант я какой-то, урод редкостный, особой породы. Исполнитель от природы и от природы же не композитор. И бился я в эту стену четыре года, но никакое упорство не помогало.

А потом я услышал его. И возненавидел с первых аккордов, ибо сам я никогда такого создать не смогу. Он владел моей мечтой и жил моей идеальной жизнью. Удивительное чувство. Я ненавидел, но не слушать не мог. Нашел все записи, которые только сумел и слушал, слушал. А он продолжал выдавать мелодии одну прекраснее другой.

Однажды я словно очнулся, осознав, что уже месяц не прикасался к гитаре. Все эти годы не было дня, чтобы я не ласкал её струн, и вдруг - месяц. Это казалось вполне естественным. Зачем осквернять эфир никому не нужными звуками, когда есть Он? Тот, кто убил во мне мечту. Обе мечты - и прошлую, и нынешнюю. Я мог сколько угодно ненавидеть его за это, но перестать жить его музыкой не мог.

Никогда, слышишь, никогда не интересуйся личностями тех, кто создает шедевры. Довольствуйся лишь их творениями, тем, что живет собственной жизнью, в отрыве от своих Демиургов, ибо душа творца, тем более, гения, может скрывать гадюшник, по сравнению с которым ящик Пандоры безобиден, словно музыкальная шкатулка. Я здесь с тобой потому, что однажды не уберёгся.

Это случилось спустя полгода после того, как я в последний раз прикоснулся к струнам. Мне по секрету, с большим значением и придыханием рассказали, что Страйк когда-то давно продал душу Дьяволу за талант. Вот тогда-то к зависти и ненависти добавилась обида. К тому моменту я уже смирился с собственным поражением и пытался хотя бы проникнуться к победителю уважением, раз уж никогда не смогу его превзойти. Но Дьявол - это было нечестно.

Он, конечно, не подозревал даже о том, что у нас был какой-то поединок. О самом моём существовании не подозревал. Но всё это не имело значения, ибо поражение моё, а значит и его победа, становились нечестными. Я должен был взять реванш и сыграть на равных. И, конечно же, это давало какой-то шанс моей до полусмерти затоптанной мечте. Я стал искать его.

Это просто, ведь, как оказалось, жили мы в одном городе. Достаточно было пару раз сходить на нужные концерты, познакомиться и выпить с несколькими нужными людьми - и вот я уже для них свой человек, меня можно приглашать выпить в более узком кругу и представить птицам более высокого полета.

Спустя две недели я сидел скрестив ноги на полу в комнате с полуободранными обоями во чреве района, населенного богемой и студенчеством и наблюдал, как мучительно возвращается к жизни страдающий похмельем Страйк. На полу я сидел потому, что кроме матраса в комнате никакой мебели не было.

В быту Страйк мало отличался от себя на сцене. Те же грязные патлы до плеч, неопрятная одежда и мятая физиономия с грубыми чертами - иногда быть рокером удобно, не надо притворяться хотя бы в этом. К сожалению, с такого расстояния было видно и то, что невозможно разглядеть из зрительного зала. Он был далеко не молодым и очень усталым. И сидел на наркотиках.

- Страйк.

- Пшел нафиг...

- И не подумаю.

- Чего тебе? В бубен захотел?

- Держи, - я протянул ему открытую бутылку пива. Специально холодным сохранил, чтобы произвести впечатление посильнее.

Это сработало. Его мутно-голубые глаза стали более осмысленными. Он без лишних слов выхватил бутылку из моих рук и жадно осушил.

- Круто. Вот прям то, что мне сейчас надо. А ты кто?

Вместо ответа я протянул ему вторую бутылку. Он расправился с нею чуть медленнее, уже отдавая должное вкусу и сделав паузу, чтобы удостоить меня звания спасителя.

- А сам чего? - спросил он, заметив что пива у меня ещё много.

Я откупорил новую бутылку и отсалютовав сделал несколько глотков.

- Можешь звать меня спасителем, мне нравится, - заявил я. Настоящего имени называть почему-то не захотелось.

- Слишком длинно, - он ничуть не удивился. Видать, всякой публики повидал за сценическую карьеру. - Буду звать тебя Спас.

- Годится.

- Так чего тебе надо? - спросил он, протягивая руку навстречу новой порции пива.

- Два вопроса, - я слегка придержал протянутую бутылку, чтобы привлечь его внимание.

- Ну? - нетерпеливо спросил он, и потянул сильнее, выдернув добычу из пальцев.

- Правда, что ты продал душу Дьяволу за талант?

Он поперхнулся, фыркнул пивом в пол и долго кашлял, пытаясь одновременно что-то произнести, но я разобрал лишь:

- И... и-и-и... пошел н-н-н...

Идти я никуда не собирался. Терпеливо дождавшись, пока он прокашляется и внятно выговорит, в каком именно направлении мне следует убираться, я переспросил:

- Так правда?

- Ещё один, ё-моё...

Он завалился обратно на матрас и повернулся ко мне спиной, всем своим видом демонстрируя, что разговор окончен. Не знал, бедолага, с кем связывается. Мы выдержали около часа. Я сидел и молчал, а он лежал ко мне спиной и делал вид, что спит. А потом я начал рассказывать. Несколько раз приходилось прерываться, чтобы дать иссякнуть потоку его проклятий и дважды - чтобы увернуться от брошенных бутылок. Хотел он того или нет, но услышал всё - и о музыкальной школе, и о его музыке, ставшей моей жизнью, и о таланте, которого мне самому не досталось. Потом я умолк, и долгое время не происходило ничего.

- Страйк...

- Пошел на...

- Я уже полгода не прикасался к гитаре.

- Ну и молодец.

Он сел, отбросил со лба лезшие в глаза патлы и посмотрел на меня исподлобья.

- И правильно сделал. Нахер ему твоя душа не упала.

- Не решай за него.

- Да тут Дьяволом не надо быть. Глянешь на тебя - и всё ясно сразу. Не возьмёт.

- С чего ты взял? Можешь хотя бы просто показать место?

- Могу. Но не хочу. Дурак ты, Спас, хоть и пиво у тебя хорошее. Да, пиво... - голос его смягчился. - Вот что. Услуга за услугу. Ты мне здоровье поправил, а я тебе расскажу как оно на самом деле есть. Давай сначала ещё по одной.

Я поспешил откупорить две бутылки и протянул одну из них ему. Он ополовинил свою одним долгим глотком, рыгнул и перешёл к делу.

- Ходить тебе туда, Спас, незачем. Если уж он мою душу не взял, так твоей и подавно плюнется. Я год его уговаривал. Каждую неделю ходил, а он всё хайло воротил. Слабо ещё играешь, говорит, не к чему талант приложить будет. Ну, так я однажды просто послал его подальше и ушёл. Сам всему научился. Вот и весь сказ. Так что допивай свое пиво и вали отсюда. Больше я тебе ничего не должен, а место даже врагу не покажу.

Вот так мой план и рухнул, улетучилась последняя надежда на мечту. Честной его победа была, хоть он и не ведал, что участвует в поединке. Что тут скажешь? Встал я и пошёл как оплёванный. Лишь на пороге решился задать свой второй вопрос:

- Страйк, а почему ты за последние два года ничего нового не написал?

- Идёшь нахер - так и иди. Если я из-за тебя вмазаться не успею - не знаю что тебе сделаю.

Хороший ответ. Исчерпывающий. Он умирал, гений. Догорал в собственном пламени. Чистый, так и не запятнанный Дьяволом, он создал для себя ад на земле и уже был потерян для человечества. Сколько прекрасного так и не увидит свет из-за того, что он сгорит! Сколько ему осталось? Год? Два? Да какая разница, если он уже два года ничего не творит?

Тебе когда-нибудь хотелось спасти человека, которого ненавидишь? Нет, я не в счёт. Ты сначала хотел меня спасти, а потом возненавидел. У нас со Страйком все было в точности наоборот. С тобой такого не было? А вот меня угораздило. Я понял, что никогда не смогу простить себя, если покину эту комнату, не попытавшись спасти его. Себе он был не нужен, но он нужен был мне. Для удобства я считал, что он нужен всему человечеству, хоть музыка его и интересна едва ли одному из тысячи.

Специалисты в наркодиспансере наверняка делают это как-то иначе, по-научному. Они этому учились, опыт имеют, а я, в жизни не прикасавшийся к наркоте, что буду делать? Импровизировать, что же ещё!

Я понимал его как музыкант и как человек, пожираемый собственными амбициями. И просто представил себя на его месте, стараясь не домысливать того, что принесли в его жизнь наркотики, поскольку не знал, как они на самом деле воздействуют на сознание. Что бы могло вернуть меня к жизни, будь я на его месте? Конечно же, надежда!

Это сейчас я так долго рассказываю, а тогда озарение было мгновенным.

Я напустил на себя самый уверенный вид, на который только был способен, торжествующе улыбнулся и зааплодировал, возвращаясь на прежнее место:

- Мо-ло-дец! Умница! Выдержал проверку. Вот теперь я её покупаю.

- Что?

Он поверил мне сразу. Это было видно по глазам. Видимо, что-то совпало с прежними воспоминаниями.

- Что слышал, - наглея продолжал я. - Душа дозреть должна. С чем тебя и поздравляю, зрелый ты мой.

- Ещё... - он захрипел от волнения. - Ещё не твой.

- Сейчас мы это и исправим. Бумага найдётся?

К моему удивлению, бумага нашлась. А вот ручки у него не было.

- Договор должен быть создан из материалов продавца, - торжественно заявил я, упреждая вопрос о том, почему сам не прихватил канцелярских принадлежностей. - Таков закон.

Он вполне удовлетворился этим объяснением и кинулся на поиски. Случайно обнаруженным огрызком карандаша писать было как-то несолидно. Пришлось сказать, чтобы обмакивал карандаш в кровь и писал кровью. Именно у него я подцепил идею с прокалыванием пальца иглой.

Трудно ему пришлось. Кровь из наркоманов течёт неохотно, и после примерно пятнадцатого укола он просто вспорол себе иглой ладонь и макал карандаш в рану. Отвратительное зрелище, но я его выдержал, а он, старательно выводя буквы под мою диктовку, не заметил, как я бледнел и зеленел при виде этой зловещей чернильницы. Сам я, опасаясь пользоваться даже стерильной иглой, полученной из руки наркомана, прокусил себе правый указательный палец и вывел под договором знак позамысловатее, стараясь не касаться кровавых букв.

Я всего лишь хотел помочь, подарить надежду. Договор писался ради одного-единственного условия: для получения желаемого он обязан был слезть с наркотиков. Я был уверен, что после этого талант вернётся к нему сам. А не вернётся - так хуже не станет.

В конце концов, я никакой не Дьявол, это просто бумажка, а я подарю отчаявшемуся человеку второй шанс.

Да-да, Леха, дальше всё было в точности как у тебя.



Илл. Анастасия Тарасова

10. На охоту

И что мне теперь с ним делать, с душеспасителем этим, покровителем искусств и героем-любовником?

- Что хочешь, я же сказал. Я обманул - мне и ответ держать.

Интересно, все-таки, как работает этот механизм купли-продажи душ? И почему работает?

- Не знаю, у меня случайно получилось.

А первый контракт? Он сильно отличался от нашего?

- Сильно. У меня было время на то, чтобы составить текст покрасивее. Думаю, дело не в тексте.

Я тоже так думаю. И не в языке. В средние века на современном русском точно не писали. А в чем тогда дело? Кровь?

- Возможно. Но ты подписывал договор обычной ручкой. Я так и не придумал, как убедить тебя подписаться кровью. Думал, не сработает, но терять было нечего.

Что ж, остаётся не так много вариантов. Дело именно в нас или в самом желании продать душу. Желание купить душу можно не учитывать, ведь ни я, ни Женя не воспринимали такую возможность всерьёз.

- Ты упускаешь ещё кое-что. В обоих случаях продавец подписывал договор кровью.

Верно. Кстати, о продавцах. Почему ты сам решил продать душу? Причём, свою, а не его. Вот, например, я с тобой не в ладах, как и ты с ним, и мне очень хочется прекратить этот бардак, но продавать я буду тебя. Почему ты подарил ему свое тело, согласившись провести двадцать лет в роли ментального паразита?

- Ты действительно не понимаешь? Как бы тебе объяснить... Ну, остановись на минутку, отвлекись от рефлексии и подумай. Из-за чего мы с тобой в ссоре? Я живу в твоём теле твоей идеальной жизнью, но без твоего участия. Ведь ты хочешь всего этого - любовь, карьера, торс Аполлона. И даже видишь, что мог всего этого достигнуть, но разменял четвертый десяток и дальше мечтаний на эту тему не продвинулся.

Прав, сукин сын. До обидного прав. У бесед с ментальными паразитами есть один существенный недостаток: им невозможно соврать. Да что там - в их присутствии ты не можешь соврать даже самому себе. Просто не успеваешь. Он ловит твои мысли прежде, чем ты успеваешь облечь их в удобную форму, завернуть покрасивее и выдать за конфетку. Признаюсь, я даже не был уверен в том, что последние три фразы произнёс Женя. Мы проговорили их почти одновременно.

И что, с Игорем так же было?

- Почти. Как он играет! Из него рвётся такое, чего мне в жизни не суметь. Но я давал ему волю часа на два в день, не больше. У самого была жизнь, самому необходимо было время на всё. Потом мы стали ссориться. Взбодрившийся поначалу, он стал чахнуть. Он свободы хотел, а ужиться со мной не мог. Однажды после ссоры я велел ему заткнуться и не выпускал целый месяц. А потом, когда снова вспомнил о нём, подумал, а зачем было тогда огород городить и спасать гения, если носишь его с собой как забытый в кармане билет на автобус. Жить не мешает, но если сунуть руку в карман - непременно на него наткнёшься.

Ясно. Счел кумира достойным счастья более, чем он сам. И решился на широкий жест. Тихий подвиг, о котором никто не узнает. Или наоборот?

- Да! - неожиданно резко ответил он. - Я честолюбив. Знаю, ты завидуешь моей прошлой жизни, да и нынешней, если разобраться, тоже. А я считал её, прошлую, бесполезной. Ну, кто вспомнит обо мне лет через сто? Внуки, если повезёт. Да и то, ходить на могилы предков и листать семейные альбомы нынче не модно. Все будущим живут. Или хотя бы настоящим. Его музыка переживёт века. Что мы теряли?

Он подписал себе приговор, подсев на наркотики, и больше уже ничего бы не сочинил. В моём теле он может продолжать творить. Мы договорились, что он будет подписывать всё моим именем. Да и кто ему поверит, если он подпишет настоящим? Несколько шедевров, сочинённых от моего имени - совсем небольшая плата за возможность продолжать жить. Знаешь, что я подумал? А ведь я изобрел способ сохранять лучшие умы человечества вечно. Были бы добровольцы. Представь, что душа Паганини или да Винчи дожила бы до наших дней! Кому от этого было бы хуже? Только нескольким жалким коптителям неба, исчезающе маленьким на фоне всего остального человечества и, по большому счёту, никому не нужных. А эти - эти точно нужны.

Ишь, распелся соловьем, подумал я. Да дорвись люди до такой возможности, не гении бы кочевали из тела в тело, а другие совсем люди - облечённые силой, властью, деньгами, наконец. Ну, в лучшем случае, государство лет через сто начнёт процесс контролировать и каких-нибудь преступников вместо смертной казни приговаривать к ношению душ. Сколько из этих душ будет принадлежать гениям, а сколько другим нужным людям - догадаться несложно.

- Пожалуй, ты прав. Но можно же как-то выкрутиться? Можно что-нибудь придумать.

Мне бы придумать, как выкрутиться из сложившейся паршивой ситуации. Судьбы человечества меня сейчас волновали куда как меньше.

- Ты что, не понимаешь? Мы станем богатыми людьми, если запатентуем этот способ. И уж кто-кто, а мы-то в новом мире не пропадём. Именно мы. Ты, конечно, злишься на меня, но я всё ещё благодарен тебе за второй шанс. Лучшее, что я могу для тебя сделать - поделиться плодами открытия...

Предложение, конечно, интересное, но как быть с последствиями?

- Придумаем что-нибудь.

Придумаем! Я, например, прямо сейчас не могу придумать, что делать с душой, которая умудряется жить в моем теле лучше меня самого. Она, чёрт её побери, счастлива, исполнена оптимизма и фонтанирует планами на радужное будущее, особенно когда получает управление.

Знаешь что, Женя? Быть может, это душа у меня такая, ни на что не годная? Ты в этом теле за полгода добился большего, чем я за тридцать с копейками лет. Причём, добился того, чего мне не хватало все эти годы. Никогда не чувствовал себя настолько ненужным. Нет, не ври, даже тебе я не нужен. А уж ей и подавно.

Уравнение с душой, телом и человеком - куда сложнее. Имеет значение, что за душа и что за тело. Тут математических формул не рассуропишь, ничего не обозначишь иксами и игреками.

- Ну, почему же? Тело Алексея плюс душа Алексея равно Алексей. Тело Алексея плюс...

Он осёкся, но я продолжил вслух:

- ...плюс душа Евгения равно любовь. Прямо хоть выходи во двор и малюй осколком кирпича во всю стену эту вечную истину. В формуле счастья нет места для души Алексея. И это так же верно, как то, что счастье не будет полным, если выдавать его по чайной ложке. Я, тот, которому не нашлось места, стою на пути чужого счастья. Лучшее, что я могу сделать в такой ситуации...

- Леха, нет!

О, да! Собираемся. Сам сказал: “Делай что хочешь”. И я хочу именно вот этого. Давненько мы не продавали душ прохожим на улице.

Бумага, ручка и карандаш нашлись, вместо иглы от шприца пришлось взять английскую булавку.

11. Никчёмная душа

- Спасибо, Ваня, - я встал и торжественно пожал руку нового знакомца.

Было ему лет двадцать на вид, кудрявый, кареглазый, двигается угловато, словно подросток. В ухе - серьга, на левом запястье браслет из бисера, под куцей курточкой - футболка с черепами и похожим на паутину логотипом какой-то металл-группы. Я уже давно не разбирался в молодёжных субкультурах, но этот Ваня выглядел весьма прилично и вменяемо для неформала.

Больше всего он напоминал студента с факультета каких-то точных наук. Гуманитарий на его месте взялся бы спорить, а этот потребовал доказательств. Доказать я ему ничего не успел. Едва услышав о договоре и подписи кровью, он пришел в восторг и попросил документ, чтобы посмотреть. Текст ему понравился.

Задав несколько уточняющих вопросов, он согласился купить душу. Причём, всерьёз согласился, заявив, что приятели-сатанисты просто удавятся от зависти при виде такого договора, да ещё и подписанного кровью. Идея двоедушия его откровенно забавляла, хотя он и повторил несколько раз, что не очень-то в это верит, но ему плевать, лишь бы документ на руки получить.

Всё-таки, неформалы - ребята с придурью, хотя этот выглядит вполне психически здоровым. Домашний мальчик, заигравшийся по молодости в андеграунд. Лет через пять-семь он выбросит всё это из головы и станет скучным семейным дядькой, а документ подарит тем же сатанистам, ибо выбросить жалко, а жене показать неловко. Ну и пес с ним. Важно было, что он согласился.

- И тебе спасибо, Леха!

Он выхватил у меня из руки скрученный в трубку свиток и бережно положил в сумку.

- А когда душа, говоришь, ко мне переселится?

- Придется немного подождать. Обычно после смерти, - соврал я. - Хотя бывает и раньше. Не знаю от чего зависит, откровенно говоря.

- А, ну ладно, - отмахнулся он.

Мысленно он давно был не с нами. Он уже прикидывал, как бы побыстрее добраться до дома и похвастаться новым приобретением. Я не стал его задерживать.

- Опять осечка.

Я не мог не согласиться с Женей. Это была уже третья неудачная попытка. Когда договор срабатывал, переселение происходило мгновенно, но нам сегодня не везло. Душа, к сожалению, всё ещё была на месте.

Мне необходимо было поразмыслить, но оставаться в этом кафе было нежелательно. Ваня мог вернуться с каким-нибудь дурацким вопросом, а мне больше не хотелось тратить на него свое время. Я вышел в унылый сентябрьский вечер и оценил обстановку. По небу дрейфовали жидкие тучи, изредка роняя на землю случайные капли. Что ж, прогулка отменяется, да и время уже позднее. Нам лучше поспешить домой.

Нам. Не помню, когда я привык говорить о себе во множественном числе. Привычка эта родилась незаметно, в процессе общения с Женей, во времена, когда мы ещё пытались строить какие-то совместные планы.

“Итак, что мы имеем?” - думал я полчаса спустя, трясясь в автобусе спиной к движению и провожая взглядом фонари за окном. Три подписанных кровью договора, полностью совпадающих по содержанию с моим - и все не сработали. Мы уже знаем, что дело не в тексте, не в желании купить или продать душу и даже не в крови.

- Или не только в них, - поправил Женя.

Или не только в них. Что ещё общего в двух удачных сделках, которые нам известны?

- Я.

Верно, он. Но его мы только что пытались продать Вите. После второй неудачи я решил, что моя душа по каким-то причинам не продаётся и мы, после долгих споров, сошлись на том, что в третий раз стоит попытаться продать Женю, ибо совместное проживание стало невыносимым. К нашему удивлению, это тоже не сработало. Значит, дело не во мне и не в нём. Есть что-то, что мы проглядели или о чём мы даже не подозреваем...

- Идея! Леха, выходим на этой остановке. Быстрее, пока двери открыты.

Я едва успел выскочить из автобуса, в спешке толкнув какую-то бабульку и оттоптав чью-то ногу.

- Затупят в свои телефоны и остановок не видят... - успела проворчать вслед бабулька, после чего закрывшиеся двери автобуса отсекли меня от дальнейшего потока негодования.

Зачем мы тут вышли? Микрорайон Юбилейный. Довольно приличный спальный район. Я бывал здесь днём. Ареал обитания высших слоёв среднего класса и успешных малых предпринимателей, людей не богатых, но при деньгах. Кусты вдоль дорог подстрижены, много опрятных маленьких парков и детских площадок, где в песочницах почти нет окурков.

Куда дальше?

Я бывал здесь редко. Друзей у меня в Юбилейном не было, а здешние жильё, забегаловки и магазины были не по карману. Не моё место, одним словом. Женя указал на одну из высоток в глубине узкой улочки с односторонним движением.

- Я там жил. Или живу. Как смотреть на вопрос.

Вот оно что! Если он ведёт меня к своему жилищу - значит нам предстоит свидание с Евгением во плоти. Мне тоже стало любопытно, на что он похож сейчас, с гением внутри. Но ему-то это зачем?

- На месте разберёмся. В худшем случае, просто проведаем и дёрнем по пивку. Интересно же, как он там. Знаешь, до меня ведь только в автобусе дошло, когда я знакомые места увидел. Мы ведь уже год вместе, не забыл?

Забудешь тут...

- А музыка где? Ты слышал по радио или хоть где-нибудь о хите, сочинённом от моего имени? За год ни звука. Я понимаю, что влияния в музыкальной индустрии у меня нет, но его опыт и связи никуда не делись. Он знает к кому обратиться. Этот человек не мог не прогреметь, но - тишина. Надо узнать, в чём дело. Хотя бы посоветуемся. Он ведь один жил в чужом теле. Может, подскажет чего... Код сорок восемь - двадцать шесть.

Я набрал код на замке подъезда и направился к лифту вдоль увешанных зеркалами стен и кадок с фикусами. Прилично - плюнуть негде. Только швейцара на входе не хватает!

- Седьмой этаж.

Лифт был странный. Этаж надо было указывать на консоли снаружи. Отсутствие привычных кнопок в кабине как-то даже пугало с непривычки. Интересно, сколько людей, впервые оказавшихся во чреве этого металлического ящика, звонили диспетчеру, в панике вопрошая, где тут кнопки с номерами и как отсюда выбраться.

- Квартира четырнадцать.

Это что же, две квартиры на этаж? Ну, буржуи! Женя хихикнул. Его забавляло моё замешательство при виде этой кажущейся роскоши.

Звонить пришлось трижды. Внутри кто-то был, но к двери подходить не спешил. Наконец, послышались неуверенные, шаркающие шаги, совершенно не ассоциировавшиеся в моей памяти с Женей, которого я запомнил подтянутым и энергичным. Тем не менее, это был он. Точнее, то, во что он превратился. Судя по внешнему виду, эти месяцы для него прошли в сплошном запое.

- Ублюдок! - впервые на моей памяти выругался Женя. - Он опять подсел на наркотики! Моё тело...

- А, здорово! Заходи... - прохрипел не слышавший его Игорь и добавил с некоторым запозданием. - ...те. ЗаходиТЕ, да. Так правильнее.

Некоторое время мы стояли в прихожей и рассматривали друг друга. Женя молчал, но я прекрасно ощущал его страдание при виде стоявшей перед нами развалины. С месяц не брившийся, отрастивший грязную шевелюру до плеч и пивное брюхо, он был совершенно не похож на аккуратного и интеллигентного молодого человека, встретившегося мне целую жизнь назад.

- Женька... - подал он голос спустя две долгих минуты. - Ты слышишь меня?

- Да, слышит.

- Прости... Ничего не вышло.

- Зачем ты снова начал колоться, идиот? - спросил Женя, едва я передал ему управление речью. - Я тебе тело оставил в идеальном состоянии. Ну, не вышло... Мог хотя бы жить как человек.

- Колоться? - он попытался придать себе вид оскорбленного достоинства, насколько это позволяла обстановка. - Нет, не то. Я, конечно, больной... на голову больной, да. Но я не колюсь.

- Ты под наркотиками! Прямо сейчас ты стоишь тут обдолбанный и врёшь мне в глаза!

- Успокойся, - фыркнул он. - Это всего лишь трава. Она привыкания не вызывает. Ну, если меру знать. Можно курить, а можно не курить. Просто курить мне больше... нравится. Будешь?

Он продемонстрировал зажатый меж пальцев окурок самокрутки. Пришлось поспешно перехватывать управление голосовыми функциями, чтобы перекрыть поток жениных проклятий. Эк его пробрало! Раньше он никогда не позволял себе таких выражений.

- Нет, спасибо. И больше не предлагай. Мы оба не курим и не собираемся.

- Ага, - он хитро улыбнулся. - Сейчас явно Леха говорит. Привет, Леха. А ты, Женька, уж извини, но мог и предупредить. Застал бы в сознании - шок вышел бы поменьше. Да вы проходите! Сядем, по пивку дёрнем, потолкуем.

Опять множественное число! Я привык о себе так думать, но выслушивать это от кого-то - вот это было полной неожиданностью, хотя, с учётом обстоятельств, совершенно логично. И вот это “дёрнем по пивку”! Женя произнес это несколько минут назад. Совпадение? Мне не нравятся такие совпадения. Если и душа и тело пользуются одной и той же фразой, это означает... Не знаю что означает. Рехнуться можно, если во всём подозревать закономерности. Я решил обдумать это позже, в спокойной обстановке.

- Вы по делу или так?

- По делу. Сейчас я расскажу что знаю. У нас тут проблема возникла, и Женя решил, что ты можешь нам помочь. Деталей пока не ведаю. Нам придётся немного подождать, пока он успокоится. Со мной он подробностями поделиться не успел.

- Ну, проходите... Да, проходите уже... - он застыл, уставившись на меня с таким видом, будто пытался вспомнить моё имя или откуда я здесь взялся. - Я ведь это вслух сказал уже, да? А... Ну, так давайте, давайте. А мне бы не помешало... прилечь. На самом интересном месте, понимаете ли...

- Слушай, ты как-то можешь от этого протрезветь? - спросил я, разуваясь. - Холодный душ или что-нибудь в этом роде?

- Неа, - он чуть не потерял равновесие при попытке покачать головой. - Может, и отпустит ненадолго, но потом опять накроет. Тут только... ждать... Да... о,да! Ждать... Трам-пам и ещё раз пам.

Последнюю фразу он произносил, устраиваясь на заваленном подушками двуспальном матрасе, располагавшемся прямо посреди комнаты.

- Ты рассказывай... пока, - вяло молвил он, прикрывая глаза. - Мне полежать надо. Так быстрее отпустит. Попытки сфокусироваться. Они тут лишь вредят. Надо дать мыслям течь... и вытечь без остатка. А ты давай, вплетай в их поток и свою историю. Оклемаюсь - помогу чем смогу. Весь ваш... Трам-пам-пам.

- Долго ждать?

- В идеале - до утра. Но мож и через пару часов раздуплюсь. Хотя... Не хотелось бы. Ты ночуй, если не спешишь. А... Леха, слышь, холодильник в твоем распоряжении. Но, будь ласков, пойдёшь если хомячить, прихвати пару пластиков сыра. Рок-звезды в завязке - тоже люди и имеют право на своё маленькое утешение. На два пластика самого лучшего в мире утешения. Всё прочее - тщета. Уж поверь мне.

12. Третий шанс

- Странно, - сказал Женя. - Ведь есть же кровать. Зачем он спит в зале на матрасе? Спроси его. Леха?

Матрас. И в истории про первую встречу Жени и Страйка тоже фигурировал матрас.

- Точно! Думаю, это привычка.

Женина привычка? Это он так привык?

- Нет, я как раз терпеть не могу так спать. Как скотина в хлеву.

Выходит, это привычка Страйка, принесённая вместе с купленной душой. Часть его Я, душевная склонность. Быть может, он не любит кровати? Помнит о том, что комфортно для его прошлого тела? Что это значит?

- Что душа развивает в разных телах одни и те же привычки? Очень на то похоже. Наркотики... Я к ним не прикасался. Ублюдок...

Спокойнее. Ты знал, на какие риски идёшь, когда затевал эту авантюру.

- Да, но... Зачем он - так?

Привычка. Точно так же, как ты привык к порядку и чистому холодильнику, умеешь обращаться с женщинами - до тебя всего этого в моей жизни просто не существовало, как для тебя не существовало марихуаны. И вот ещё это - помнишь, вы оба сказали “дёрнем по пивку”?

- Так и сказали? Я не обратил внимания.

Зато я обратил. Это может быть и совпадением, но я в такие совпадения не верю. Думаю, твоя душа привила эту привычку твоему телу, а при переселении она осталась.

- Зачем гадать? Давай его спросим.

- Страйк?

Он долго молчал, никак не показывая, что услышал меня, но когда я собрался окликнуть его во второй раз, тихо ответил:

- Чего?

- Ты сказал “дёрнем по пивку”, помнишь?

- ...в холодильнике...

- Да не о том речь! Ты раньше, в прошлой жизни так говорил? Именно такими словами?

Он опять долго медлил с ответом, прежде чем вяло отозваться.

- Нет, это новое. Подцепил где-то. Тьфу... Как-то мерзко звучит. Слово-паразит... фраза-паразит... фразеологизм-пара...

Он открыл глаза и уставился в потолок с озадаченным видом. Подцепил он! Выходит, фраза сидела где-то в женином мозгу, который Страйк получил по наследству. Она ведь ему даже не нравится. Не его эта фраза.

- О чём мы сейчас? - на лице Игоря проявились признаки напряженной работы мысли. - Вот чесслово, знал бы, что вы придёте - не курил бы, а то теперь ни туда, ни сюда. Ни уплыть, ни поговорить нормально. Постоянно теряю нить разговора. Так... Мы говорили о пиве. За пивом вы не пошли. Ты хотел знать, зачем я сказал “дёрнем”... а пришли вы не за этим. За советом пришли. Да ты рассказывай.

Я рассказал. Это оказалось необычайно трудно. Женя не дал мне ничего приукрасить или утаить. Как бы это ни раздражало, но он был прав. Страйк, хоть и постоянно терявший нить разговора, был впечатлен настолько, что с видимым усилием принял сидячее положение и смотрел на нас, не перебивая. Похоже, ему хотелось что-то сказать или спросить, но вместо этого он остался сидеть с отвисшей челюстью - не то от изумления, не то из-за овладевших его сознанием каннабиноидов.

- В-во дела, - выдавил он, дослушав до конца. - Так ты пришёл ко мне подселиться. Н-ну чего, попробовать можно. Один хрен живу в вечной накурке, вдвоём веселее будет.

Последнее замечание вновь лишило Женю душевного равновесия, и я в очередной раз обрадовался тому, что не позволил ему говорить вслух. Вид руин собственного тела выводил его из себя, и малейший намёк на одобрение статус-кво он воспринимал крайне болезненно.

- Уймись. Это больше не твоя проблема, - мысленно сказал я ему. - Сейчас продашь меня - и пойдёшь жить долго и счастливо.

Я сходил в прихожую и вернулся с последним оставшимся бланком контракта в руке. Там даже было заполнено мое имя. Страйк развернул его и пробежал глазами, прицокнул языком:

- Красота! Расстарались. Не то, что я тогда у Женьки на спине писал! Но ты мне вот что скажи... - он уставился на меня с видом человека, который всё пытается узнать давно забытого старого знакомого.

- Страйк?

- А? Да... С тобой все понятно. А чьим именем подписываться мне?

Бывают моменты, когда в ответ на вопрос хочется недоуменно переглянуться с кем-нибудь третьим. Не имея возможности переглянуться с Женей, я глупо моргнул. Душа Страйка плюс тело Жени. Кто из них покупает душу?

- Пиши как есть. Душа такого-то, проживающая в теле такого-то, - подсказал Женя.

- Думаешь, всё влезет? Хм... - он встал и пошатываясь пошёл на кухню.

- Ты куда?

- Нож... Подпись кровью...

От перемены позы наркотик ударил ему в голову с новой силой.

- Вернись! Кровь тут, похоже, ни при чем. Попробуем для начала ручкой. Незачем себя зря мучать.

- Н-ну... давай... Сейчас...

Вернувшись на прежнее место, он закрыл глаза и откинулся на подушки.

- Сейчас...

Ждать пришлось минут пятнадцать. У меня начали слипаться глаза от усталости, когда он вновь ожил, и приложив договор к стене, шипя проклятия в адрес ручки, отказывавшейся нормально писать в горизонтальном положении, вывел подпись в предложенном Женей формате и передал договор мне.

Я взялся за свернутый в трубочку документ и потянул из его руки, но он зачем-то задержал его, не разжимая пальцев, а потом и вовсе дёрнул к себе. Я потянул чуть настойчивей, он тоже.

- Эй, ты чего? Передумал? - попытался спросить я и с ужасом осознал, что не могу произнести вслух ни слова.

Наконец, огромным усилием, мне удалось поднять взгляд, вдруг начавший весить не меньше тонны. И увидеть себя со стороны. Оба разжали пальцы почти одновременно, причём я больше не принимал в этом участия. Бумажный свиток с тихим шуршанием упал на пол между нами, оставив продавца и покупателя в изумлении смотреть друг на друга.

Получилось. Кровь действительно ни при чём. Дело было именно в нас. Почему?

Женя в моем теле пожал плечами и улыбнулся. Страйк пару раз моргнул моими глазами, оглядел себя и улыбнулся в ответ. Моими губами.

У меня больше не было губ. Самого тела больше не было. Тем, в котором я сейчас находился, я не распоряжался. Не мог шевелить руками, говорить, ходить - ничего не мог. Только наблюдать - видеть, слышать и чувствовать прикосновения. И думать. Мне стало страшно.

- Договор остаётся у покупателя, - Женя толкнул бумагу поближе к нам. - Спасибо. Лёха... Игорь... Огромное вам спасибо. Надеюсь, - тут он отвел глаза и поджал губы. - Надеюсь, у вас тоже всё будет хорошо.

- Давай, Женька. Удачи!

Страйк рухнул обратно на подушки и закрыл глаза.

- Будешь уходить - дверь захлопни.

И тут на нас накатила новая волна наркотического опьянения.

13. В бреду

Я представлял себе эффект от наркотика как-то иначе. Вон, люди про галлюцинации пишут, а то и про гениальные открытия. Книги сочиняют, картины рисуют в попытке хоть как-то передать ощущения. Ярко, красочно летят под откос жизни, под треск ломающейся судьбы. Помирать - так с музыкой.

Так я себе это представлял. Но не тут-то было! Сначала мы просто лежали и не шевелились. Перед закрытыми глазами Игоря вставали смутные, нечёткие образы, поднимающиеся из глубин его памяти и подсознания, и рассеивались, едва я делал попытку к ним присмотреться.

Воспоминания из жениной жизни, до поры таившиеся в мозгу, причудливо мешались с воспоминаниями купленных душ - моей и Страйка.

Лето в середине восьмидесятых, какая-то полу-сельская местность, больше похожая на дачный поселок. Дорога, зажатая между двух высоких заборов, пыльная придорожная растительность, жёсткая и колючая от острого желания выжить даже в таких условиях. Мы идём навстречу друг другу - незнакомая симпатичная блондинка лет пятнадцати, уже вполне похожая на женщину, и я, неуклюжий и ещё не привыкший причесываться по утрам не наощупь. На девушке мутно-зелёная футболка с короткими рукавами и стильно застиранные шорты. Откуда-то издалека звучит модная, всего пару недель как пробившаяся в чарты “Технология”, чья музыка тогда казалась мне свежей и прекрасной и чьи бессвязные тексты мнились исполненными глубочайшего смысла и перекликающимися с непростой судьбой четырнадцатилетнего подростка.

Мы миновали друг друга - она, едва покосившаяся на меня, и я, исподтишка пожирающий её глазами - чтобы больше никогда не встретиться. Она была прекрасна, как и все девушки, встреченные в то лето. Я очень отчетливо, детально вспомнил эту встречу, хотя все эти годы меня не посещала даже тень воспоминания.

Какие ещё годы? Да я вообще “Технологию” терпеть не мог с первого до последнего звука и никода не позволял себе выйти из дома всклокоченным! Это всё равно, что выйти в люди, предварительно искупавшись в луже и делать вид, что ничего особенного не происходит. Где вообще это было? И что значит “меня”? Кто я теперь такой?

Я - тело Жени плюс душа Страйка плюс душа Лёхи и никто из нас не может с уверенностью сказать, где чья мысль и где чья память. Что здесь уже было, что я прихватил с собой, а что выросло под влиянием душевных склонностей Страйка. Свихнуться можно!

- Нужно, бро, - промямлил Страйк, не открывая глаз. - Нужно свихнуться. И знаешь что? А мне пофиг где чьё. Так даже интереснее. Почти как кислота, только круглосуточно и кроет пожиже.

Нарколыга. Лишь бы сигануть подальше от реальности и подольше не возвращаться.

- Ты задолбал фонить, бро. Не нравится - не смотри. Сиди молча. Только не вздумай закрыться. С тобой как-то душевно кроет.

Всю жизнь мечтал о карьере катализатора наркотических приходов!

- Потерпишь, фигли... От пассажиров вроде тебя толку немного совсем. Пусть хоть это.

Он закрыл глаза, и снова перед нашим общим мысленным взором замелькали картины одна другой чуднее. Мне стало тошно и захотелось отвернуться, хотя как отворачиваться от зрительных галлюцинаций сидя у кого-то в голове, я ещё не представлял. Женя мне об этом не рассказывал, а Страйк не скажет, поскольку не желает лишиться... не собутыльника... Как же это будет?

- Сокосячника, - подсказал Страйк и заржал.

Смеялся он минуты три, с подвыванием и визгом, после чего вдруг резко иссяк и затих, видимо, в очередной раз потеряв мысль. Вновь перед глазами поплыли чудные картины. Я уже почти сообразил как отключиться от его каналов восприятия, но не успел.

Сначала мы увидели надгробие - простецкое, из бетона или чего-то подобного. Оно было новым, но уже производило впечатление заброшенного. Трава по колено, ни цветов, ни ограды.

- Ты хоть раз бывал на собственной могиле? Не был, ясен пень. А вот я был. Одновременно внутри и снаружи!

В голосе слышалась законная гордость и почти детский, дурашливый восторг. На небольшой чёрной табличке было выгравировано смутно знакомое лицо и вместо имени - “Страйк”.

- Говорят, умер от передоза через две недели.

Я даже не стал спрашивать, через две недели после чего. После первого договора, конечно. А на самом деле что случилось?

- Да хрен его знает. Когда мы уходили, тело лежало себе бревно бревном, в потолок таращилось. Но дышало. Оно на игле сидело и ему вот-вот пора было вмазаться, чтобы ломать не начало. А оно лежит. Ну, раз две недели протянуло - значит нашло. Или кто-то его вмазывал, хотя сомневаюсь. С чего вдруг? Само оно, всё само. Знаешь, бро? А мне ведь страшно делается, когда я это представляю - живое тело без души. Ходячее, в ломке или под наркотой. Ох, натворило делов, поди.

Врет. Натворило, и он даже знает, что именно натворило.

- Ну и вру. Не твое дело. Грёбаный винт...

Ну да, конечно, проклинать наркотики и упарываться ими одновременно - это даже круче, чем одновременно быть в могиле и стоять над ней.

- Да это ж просто трава, дятел. Сколько раз тебе говорить? Ну да, я Женьке обещал не упарываться, но... Гитарист он, конечно, знатный, но композитор просто никакой. Двух нот сам сложить не может. Что мне оставалось делать? Раньше трава помогала. И кислота. А тут - ни в какую. Ну, я решил, что всё кончено и... А, похер. Хочу и курю. А будешь мне морали читать - ещё и грибов нажрусь.

В этот момент у него начались звуковые галлюцинации. Даже не галлюцинации, на самом деле, а навязчивое ощущение, будто он только что слышал звук, похожий на далёкий удар в литавры. Мозг его принялся вертеть воспоминание и так, и этак в попытке сообразить, что же это было и был ли этот звук вообще.

Я больше не мог этого терпеть и решил отключиться от происходящего.

- Блин... Куда?

Подальше от твоего бреда. Надеюсь, от этого не бывает похмелья и утро не будет чересчур ужасным.

- Вот ты дикий, - улыбнулся Страйк. - Я ж пошутил. Ну, вали, вали. До завтра... Та-ра-ра-ра...

Он сел так внезапно, что я забыл о своем намерении. Эта резкая перемена пугала, но явно не имела отношения к наркотику.

- Ну-ка, ну-ка...

Страйк кинулся в дальний угол комнаты, к стоящему там креслу и бесцеремонно смахнул на пол гору грязной одежды. Под бельем скрывался жёсткий футляр, из тех, что музыканты таскают с собой на выход.

- Ну-ка, ну-ка... Та-ра-ра-ра...

Он взял футляр и плюхнулся на его место, не потрудившись убрать оставшиеся тряпки, нетерпеливо рванул замок. В мимолётном отблеске лунного света на лаковом корпусе гитары мне почудилась улыбка облегчения.

Страйк тронул струны и поморщился: фальшивит. Привычно пробежавшись по колкам, привёл инструмент в порядок и взял пару аккордов. Отлично! А теперь... Что у нас там было? Та-ра-ра-ра...

Он сыграл вертевшуюся в голове мелодию. Раз, другой, третий... Простенькая такая и ещё немного нескладная, но - своя. Новая, нигде ранее не слышанная.

- Лёха...

В носу защипало, дыхание перехватило и захотелось моргать.

- Лёха... получилось. С тобой - получилось, - сказал Страйк и уткнулся лбом в гитару.

Забавно рыдают расчувствовавшиеся циники - едва слышно, почти без слез, а в каждом всхлипе звучит нотка удивления: “Я? Рыдаю?”. Да, мы именно рыдаем и это прекрасно. Плачь, гений, забудь про стыд. Тот, кто рождается заново, может позволить себе такую роскошь.

14. Возрождение

Жить стало невероятно интересно. Я всегда завидовал музыкантам с их концертами, творческими достижениями и поклонницами. Это моя работа - скучища смертная, да ещё и устаревает каждые два-три года, а их музыка может жить столетиями.

Для начала Страйк бросил курить траву. Ну, как бросил - стал смолить только по вечерам, а не круглосуточно. Большую часть дня мы пребывали в относительно здравом уме и трезвой памяти. Хотя, опять же, что считать за трезвую память. Редкий день обходился без доброго глотка вискаря. Но мы же творческая личность, нам вдохновение черпать надо. Нет вдохновения - черпаем вискарь.

Он играл каждый день часами. Обычно мне не нравилось то, что он выдавал. Всё-таки, не моя это музыка. Но это были мелочи по сравнению с ощущением человека, возвращающегося к полноценной жизни. Такое же исходило от Жени, когда он уходил.

Через неделю мы стали выходить в свет. Это если считать за свет ночные попойки с музыкантами и сочувствующими. Зато играли и даже пытались в пьяном угаре строить какие-то совместные планы то с басистом, то с барабанщиком, то ещё чёрт знает с кем. Поначалу всё заканчивалось болтовней и полубессознательным сексом с какой-нибудь случайной гетерой в конце вечера, однако ещё через пару недель начались репетиции.

Так и жили между травой, виски и репетициями. В отличие от коллег, мы в деньгах не нуждались. Женя оказался человеком не бедным - сдавал в аренду две квартиры, получал проценты с банковских депозитов и дивиденды с пары мелких бизнесов, в которые в своё время вложил часть родительского наследства, брокерская контора за него на бирже играла по мелочи. Доходов с этого, на самом деле, было не ахти как много, но если без особых претензий, то жить можно было даже не работая. Женя, кстати, работал.

Страйк же работать не собирался, но с деньгами обращался неожиданно аккуратно, и на виски, траву и сухомятку нам хватало. А также на женщин. У меня в жизни столько женщин не было, сколько за эти недели. Правда, все траты на них сводились к оплате такси до дома или, в крайнем случае, на кафешку поутру. Если правда то, что женщинам нужны только деньги, то мы их крайне разочаровывали.

15. Очень нужная душа

Женя явился через два месяца. Он застал нас за поздним завтраком, поэтому дверь мы ему открыли в трусах и с бутербродом в руке. Едва поздоровавшись, он протиснулся мимо нас и проследовал на кухню, впервые на моей памяти не задержавшись, чтобы снять куртку и разуться. Последнее, впрочем, было разумно. Пол мыть Страйк брезговал, а домашних тапочек не держал.

Мы заперли дверь и вернулись на кухню, где и застали Женю сидящим на гостевом табурете и рассеянно гоняющим пальцем старые крошки по изрезанной скатерти. Вид у него был неважный: бледный, под глазами мешки, давно не мытые волосы взъерошены. Мы плюхнулись на стул напротив и уставились на него в ожидании объяснений.

Бутерброд у нас был один, а делать другой Страйк поленился. Желая оказать хотя бы символическое гостеприимство, он, не переставая жевать, вопросительно кивнул на бутылку с виски. Женя неожиданно согласился. Он проглотил алкоголь не поморщившись, похоже, даже не осознав, что именно выпил.

- Дря-ань дело, - резюмировал Страйк.

Опредёленно, дрянь.

- Она разлюбила меня, - отозвался Женя.

Горло, обожжённое спиртом дало лёгкую хрипотцу, подчёркивая драматизм ситуации.

- Внезапно. В один день. Мы ещё ни слова друг другу не сказали, да и не могла она знать, что у нас с вами за дела. Но когда я пришёл к ней, она только глянула раз - и... Я буквально видел, как в глазах её что-то гаснет. Так смотрят на бывших, ещё не осознавая, что всё кончено...

Казалось, Страйка это позабавило.

- Дай угадаю, - сказал он. - Это случилось сразу после продажи лёхиной души?

Женя кивнул, глядя в пол.

- Я-асно. И ты решил, что на самом деле она любила Лёху?

Меня? Да вы с ума сошли. Она ж со мной общаться не хотела. Страйк, он бредит.

Женя снова кивнул, не поднимая глаз.

- И теперь ты, наверное, желаешь получить его обратно?

Ответом был третий кивок. Я попросил слова, но получил приказ заткнуться.

- Зря пришёл. Не отдам.

- Почему?

Вместо ответа Страйк взял гитару и начал играть. Женя, надумавший было что-то сказать, затаил дыхание и уставился на нас. В глазах его горел восторг. Дав затихнуть эху последнего аккорда в недрах гитары, он тихо, с выражением, продекламировал:

- Мироздание... мироздание тихо распалось на две неравные части – Вселенную и место, где звучала мелодия. Тому, кто по счастливой случайности оказался во второй, хотелось броситься к его ногам и пообещать исполнить любое желание, лишь бы музыка не умолкала, продлевая существование этого прекрасного маленького мирка...

Страйк вздрогнул. В памяти его всплыли воспоминания о ночи где-то под открытым небом, луне и тёмной фигуре в полудюжине шагов перед ним. ”Великолепно”, - глухо прогудела фигура и видение исчезло.

- Понял? - спросил Страйк, мотая головой в попытке отогнать воспоминание.

- Понял, - согласился Женя. - Не отдашь.

Как быть, когда можешь осчастливить только одного человека? В тот момент я малодушно радовался тому, что не могу решать, с кем остаться. Иногда удобно, когда от тебя не всё зависит. Женя со вздохом поднялся, расправил мятые брюки и протянул руку для прощания.

- Что ж, рад за тебя...

Страйк схватил его за руку и рывком заставил сесть. Это потребовало некоторых усилий, поскольку Женя времени даром не терял и мускулы на моем теле накачал изрядные. Он особо не сопротивлялся, скорее пытался сохранить равновесие. Пожалуй, Страйк не в состоянии был бы усадить его обратно силой.

- Ничего ты не понял, придурок! Она не тебя любила, а вас. Ну, представь, как это Леха любит, уравнение. Его душа, плюс твоя душа, плюс его тело равно любовь. Его душа плюс моя душа плюс твое тело равно талант. Сечёшь? Он сам никто и звать его никак, но нас с тобой он делает счастливыми. Целыми. Он - то счастье, которого нам при рождении не доложили. Мой третий шанс. И твой.

Страйк! Страйк, да дай же мне сказать!

- О, Лёха прям с ума сходит. Ну, говори, говори. Женька, привет! Слушай, я, долго пытался разобраться, почему с нами покупка душ работает, а с остальными - нет. Мы давно должны были догадаться.

“Не мудри, выкладывай”, - эхом в черепе откликнулся Страйк.

- Ты жил в моем теле моей идеальной жизнью. Я всегда хотел быть спортивным, карьеру делать, любовь найти. Страйк живёт в твоем теле твоей идеальной жизнью. Понимаешь? Ну?

Женя помотал головой. До него не доходило.

- Договор - формальность. В основе успешной сделки лежит требование душевной пустоты, прорехи в том месте, где находится идеальное Я. Она разрастается становится душевным вакуумом, если живешь не своей жизнью, не следуешь призванию или желанию.

Второе требование - наличие человека, способного и готового жить твоей идеальной жизнью. С его согласия душевный вакуум способен его втянуть и дать заполнить пустоту собой.

Мы оба жили не тем, чего хотела душа. Занимались чем угодно другим, а там, на месте мечты пустота разрасталась. Ваккум. Вот он-то и затягивал в себя душу, способную его наполнить и вдохнуть в мечту жизнь. Страйк, вон, денег и покоя хотел, размеренности, а какой может быть покой, если ты такая творческая на всю голову личность и нарколыга? И тут появляется амёба вроде меня. Чёрт знает, чего ему не хватало, чтобы снова стать композитором, но во мне такие гайки нашлись. И вот результат. Знаешь, он из-за меня почти бросил курить. Уже неделю ни затяжки. Да и вискарь уже не каждый день. Это же не его привычки, это мои, как и манера обзываться дятлом.

- Ну, не знаю... Вроде, всё сходится, но мы уже несколько раз полагали, что во всём разобрались.

- Женька, - снова влез в разговор Страйк. - Эта ехидна клонит к тому, что нам для полного счастья любви не хватает. Это чистая правда, между прочим. Секса навалом - любви ноль. Но отдать я его, сам понимаешь... Кстати, ты его и не выклянчиваешь, за что тебе отдельное спасибо. Да погоди ты уходить, позер хренов, интеллигенция потомственная! Успеешь уйти-то. Мы как бы из троих обычных людей сложили одного хорошего. Последнего куска не хватает.

Женя передумал уходить. Он слушал его вытаращив глаза и пытался собраться с мыслями. Видно было, что он совершенно потерялся. Настолько, что даже тени прежней печали в нём не чувствовалось.

- А ты точно сейчас не под наркотиками?

- Точно. Только пара глотков вискаря. Ну? Согласен?

- Не боишься? - Женя явно тянул время, пытаясь найти в себе силы и решиться. - Это мне терять нечего, а ты рискуешь потерять всё. Этот договор будет последним. Тело овощем станет, с ним не передоговоришься.

- Боюсь, - честно признался Страйк. - Но ещё больше боюсь весь остаток жизни жалеть о том, что упустил свой четвёртый шанс.

16. Вместе

На сей раз мы справились быстро. Опыт сказывался. Все средневековые домыслы мы опустили как несущественные, оставив только суть, уместившуюся в четыре предложения.

- Напоминает сказку про теремок, - Женя всё ещё страшно волновался, но пока никаких нежелательных эффектов не наблюдалось.

- Точнее, про черепок, - подхватил Страйк. - Кто-кто в черепочке живёт? Кто-то в невеликом живёт? Тьфу... Типун тебе на язык, Жека. Там же всё плохо кончилось.



Илл. Анастасия Тарасова


Он тоже занервничал, схватил гитару и принялся импровизировать. Выходило довольно сносно. Мы с перепугу даже сумели завершить мелодию, над которой бились последние несколько дней. Тут порядок.

- О... Ещё! - сказал кто-то, и мы, наконец, вспомнили про самый большой недостаток нашего плана.

Недостаток этот сидел, обмякнув на стуле, и улыбался. Черты моего бывшего лица расплылись и одрябли, взгляд помутнел. Овощ, в который превратилось моё, теперь уже навсегда бывшее тело, был в сознании и желал продолжения концерта.

Страйк немедленно вспотел и потерял дар речи. После стихийного совещания было решено, что он продолжит играть, а я с Женей пока соображу, что делать с телом.

Спустя полчаса мы уже ехали в такси по направлению к моему старому дому. Страйк на всякий случай всё ещё играл, игнорируя кислую рожу таксиста. В глазах водителя, отражавшихся в зеркале заднего вида, отчётливо читалось сожаление о том, что не спросил за перевозку этого шапито двойную цену. Пришлось сказать, что парень просто дебил, но не опасный, а музыка - чтоб не плакал. Уважаемый же не хочет, чтобы в его таксо всю дорогу плакал дебил? Уважаемый смирился, дополнительно утешенный обещанием повышенных чаевых, но продолжал коситься в зеркало.

Овощ позволил проводить себя до дома, но по прибытии потребовал продолжения концерта. Хотя бы полчасика. Мы уговорили его прилечь на диван отдохнуть, на что он охотно согласился. Женя сказал, что к моменту нашей встречи не спал уже почти двое суток, и тело скоро уснет. Играть пришлось почти час. Овощ, словно разгулявшийся младенец , до последнего таращился в потолок и возился. Наконец, он смежил веки и задышал ровно.

- И что дальше? - поинтересовался Женя.

Я предложил просто уйти, оставив тело жить как получится. Мне казалось, что ни друзья, ни сослуживцы разницы не заметят. Страйк был категорически против. Для убедительности он рассказал несколько эпизодов из последних дней жизни своего тела. Эти истории поведали ему бывшие собутыльники, ставшие свидетелями, а то и жертвами пошедшего вразнос тела. Конечно, это было тело наркомана, но неизвестно, что оно начудило из-за наркотиков, а что - по скудоумию.

Женя предложил вызвать скорую из психушки от имени соседей. Мол, волнуемся, не в себе человек который месяц, а сегодня сделался буен. Как-то подленько получалось, но, с другой стороны, за ним присмотрят и не будут выпускать к людям. Никто не пострадает. Решили так и поступить, а для очистки совести слать бедолаге передачи с чем-нибудь вкусненьким. Если, конечно, узнаем, куда упекли.

Уходить не хотелось. Нас ждала неизвестность и целая куча дел, но мы сидели и смотрели на то, что когда-то было мной, потом нами, чтобы в конце стать никем. Ненужный огрызок. Опустевшая оболочка. Старый панцирь после линьки. Лишь услышав шум мотора подъехавшего микроавтобуса, мы направились к выходу. Объясняться с санитарами не хотелось. Мы повстречали их на лестнице, любезно подсказали, на каком этаже находится одиннадцатая квартира и были таковы.

Нам сейчас не до овощей и овощеводов. Головоломка получила последний недостающий фрагмент, и пришло время проверить, всё ли встало на желаемые места. Талант, здоровье, воля к жизни, амбиции, деньги...

Любовь. Мы мчались к Оле. На улице уже стемнело и было самое время петь серенады под окном. В голове у нас складывались первые аккорды и сплетались первые строки. Скоро мы узнаем, есть ли в нашем уравнении место для любви.




 <<< Мессия и праведники        Слова Бессмертных >>>